— Верное сравнение, но сказать «затопили и очаровали сознание» не могу, слишком.
Пришёл на двор, увидел «добро», оценил глазом, и жилка частного домовладельца взяла слово: «кое-что могло пригодиться, но тащить не хочется, да и складировать негде…» — лирические мысли о наших жилищах не огласил, придержал:
— Старый дом живое существо и повторяет хозяина, или хозяин становится похожим на домовладение.
— Прожить в доме от рождения и до смерти не поняв, кто и кому хозяин особый талант нужен. Что не ты хозяин дому, но он твой владыка нет сомнений. Главный в доме домовой, комендант, следом кошка, а на кого дом записан при них в сторонке в слугах пребывает.
Дом, несносным стервец с характером худшим, чем на кого записан. Дом и хозяин вроде семейной пары, где в хозяйках ходит ревнивая Недвижимость. Уйди на неделю из дома — и, вернувшись, почувствуешь, как Дом не принимает тебя, ревнует, как живое существо…
— Мало того: новые жилища легкомысленны и не выражают недовольства так, как развалины возрастом за сотню лет.
— Вот бы у людей так!
Путь к дому соседки длиною в восемь десятков метров обогатился мыслями, кои не приходят и на более длинных расстояниях: «первый чудак, заявивший «я в доме хозяин!» страдал гордыней и не знал, что в доме всем управляет домовой — память о истинном хозяине домовладения не покидали сознание и после прихода на соседский двор.
Осмотрел нажитое добро, но родившиеся малое время назад грустные и непобедимые мысли о быстротечности жития при полной невозможности устоять против инсульта-инфаркта, успели взойти, отцвести и дать плоды. Их-то и выложил:
— Спасибо, ничего не нужно, осточертели бесконечные «стройки века»! — заявил и собрался уходить.
Окинул взглядом завалинку дома, в обзор попался котелок с излишествами технического свойства: «он, немецкий солдатский котелок!» — сомнений о принадлежности посуды не появились: ни румынских, ни испано-итальянских, или каких иных солдат в роли оккупантов в памятные годы войны в мой город не заносило.
Первыми и кратковременными визитёрами в иноземной военной форме в монастыре на окраине города, отнятым у верующих совецкой властью, без переустройств, не считая «лампочек ильича из расчёта «одна келья — одна точка», переименованный в «городок рабочих», были мадьяры, венгры, то есть.
— Скажи «спасибо» власти советов удравшей на восток и оставившей вас один на один с мадьярами.
Первые иностранные военные люди с двумя названиями, разделили обитателей монастыря на две части: одни называли пришлых «венграми», другие, в знаниях выше на ступеньку пользовались «мадьяр гонвед», похоже о венграх что-то знали. Основной массе насельников монастыря ни мадьяры, ни венгры интереса не представляли, пришлые принимались без русского радушия и фальшивого патриотизма плюс лозунг:
