Движения лодки теперь непредсказуемы; это ново. Похоже, идет, куда несет волна, а если так, лодка неуправляема. Мод поднимает воротник куртки-непромоканца (не самая дорогая модель, не та, что сейчас пригодилась бы), застегивает липучки и взбирается по сходному трапу. Едва голова оказывается над люком, ветер разжимает губы, давит на веки. Мод пристегивается, выползает в кокпит, накрепко задраивает люк и прижимается спиной к брандерщиту, сложив ладони трубочками и через них глядя на тучевую стену за кормой, на грозовую стену, которая заслонила полнеба и надвигается с такой скоростью, что не светит убежать.
Мод оборачивается к парусам; парусность избыточная, уж это-то ясно. Как-то надо соблюсти баланс – чтобы яхта слушалась, но не перенапряглась. Хорошо бы штормовой стаксель поднять. Штормовой стаксель – хороший, крепкий парус, но он в носовой каюте, а открывать форлюк рискованно – туда может ринуться море. Придется выносить на бак через кокпит. Мод стоит, собирается с силами, затем отстегивается, прыгает в люк – ждет – чувствует, ловит движение яхты, делает рывок через кают-компанию и в носовой каюте поспевает ухватиться, когда яхту сотрясает у подошвы волны. Парусный чехол невелик, но тяжел. Пропихивать его через люк в кокпит, тащить, толкать, пока за спиной кают-компания встает на дыбы, – пантомима грубого труда.
В кокпите Мод пристегивается к штормовому лееру, одолевает по ярду за раз и наконец садится на баке, сапогами под носовой релинг. Тянет парус из чехла. Кто-то добрый черным маркером пометил, какой угол паруса куда. Мод защелкивает карабин галсового угла на свободном штаге, перехватывает стаксель, пока не находит фаловый угол. Каждые полминуты ноги ей омывает морем. Вода просачивается в комбинезон, под куртку, под комбинезон. Мод ползет к мачте, убирает остатки грота, принайтовливает его к гику риф-штертами, плечами бьется об мачту, ища стаксель-фал. Открепляет фал от утки, подползает обратно к стакселю, отжимает фаловый карабин яхтенным ножом – некогда подарила его Тиму, а потом нож почему-то стал ее. Крепит фаловый угол штормового стакселя, травит шкот просто стакселя, «беседкой» крепит шкотовый угол штормового, выбирает стаксель-фал, возвращается в кокпит, выбирает стаксель-шкот, крепит к утке и сидит на решетчатом пайоле кокпита – грудь ходуном, мокрая как мышь.
Холодно; надо переодеться в сухое, но, вообразив, как она будет раздеваться и одеваться в кавардаке кают-компании, она съеживается, греется своим теплокровием, хладнокровием. Навещают мысли; ни одна не касается яхт и моря. Когда Мод наконец встает, руки-ноги одеревенели, не успевают за рывками брыкливой лодки. Раз десять по пути вниз Мод немилосердно бьется об углы, но не произносит ни звука – или за ревом ветра не слышно. Пытается раздеться – одежда липнет к телу. Она сдирает с себя все, бросает куда придется, вытаскивает сухое из сумки в рундуке под штурманским столиком, надевает, цепляясь за что попало, только бы твердое, снова натягивает комбинезон, отяжелевшую куртку. Ищет шапку, лыжную шапку, ужасно хочет найти, полоумную четверть часа тратит на поиски, отбиваясь от кают-компании, и лишь потом вспоминает, что шапка лежит в кармане куртки.
