Я закрываю глаза, пытаясь представить, что я дома. Вижу перед собой занавеску от душа, шкафчик с лекарствами и зеркало, повешенное слишком высоко для меня. Во рту у меня выжженная пустыня, горло словно сдавили. Я напрягаю мышцы живота, набираю в грудь воздуха и пою так, что в ушах звенит. Выходит чудовищно — как это будет и на концерте.
Заметив, что я собираюсь замолчать, Ада берет меня за руку. Просто сплетает свои пальцы с моими. Рука у нее теплая. Я, не открывая глаз, продолжаю — и вдруг происходит что-то невероятное.
Звуки подчиняются мне и становятся прозрачными, как ледниковая вода. И чем больше я пою, тем лучше у меня получается.
Я пою для Ады — запершись в грязном школьном туалете. И это здорово звучит. Не волшебно, конечно, но определенно хорошо. Для школьного праздника сойдет.
Я обрываю пенье и открываю глаза.
— Ты правда очень здорово поешь.
— Я не хотел…
— Правда?
— То есть… хотел.
Мы смотрим на наши сплетенные пальцы. Я отпускаю Адину руку, будто меня ударило током.
— Не знаю, как это случилось… — говорю я.
— Мне кажется, ты справишься.
Мы стоим вплотную. Слишком близко. Мне кажется, что я сейчас задохнусь. Я прижимаюсь спиной к раковине.
— Да, но не можем же мы стоять на сцене взявшись за руки…
Я ногой распахиваю дверь и иду к лестнице.
— Подожди, Барт! Мне надо тебе кое-что рассказать…
— Хорошо, только не сейчас.
На школьном дворе воздух, и пространство, и люди.
Я отхожу в сторону и глубоко дышу. Значит, это возможно? Я пел чисто не просто при другом человеке, но мы еще и стояли нос к носу. Дело в волшебстве Адиных рук или я могу петь и без них?
Я не успеваю как следует додумать эту мысль, как ко мне подходит Август.
— Чего стоим?
Я киваю. Знает ли он, что я только что был внизу с Адой?
— Это правда, что говорят?
— Что правда? — переспрашиваю я, не представляя, о чем он.
Поодаль стоят, глядя на нас, еще несколько ребят. Брови у Августа слегка приподнимаются. Ну вот, сейчас все выяснится.
— Что ты живешь в трущобах и твоя мамаша весит двести кило.
Мое тело словно наливается свинцом.
— Нет, — говорю я жестко. — Неправда.
— И сколько же она весит?
— Килограммов шестьдесят.
Я отвечаю в полной уверенности, что так оно и есть, — без этого трудно говорить убедительно. — Да?
Никто не знает, сколько весят их мамы, — особенно если те стройны и тянут не больше чем на шестьдесят кэгэ. Август кивает. Частью души я надеюсь, что на этом все кончится. Август поймет, что Ада распространяет отвратительные слухи, доверять которым не стоит. Что Ада рассказала это Августу в момент слабости. Что все можно списать на недоразумение. Что в сторонке стоящие парни ничего не слышали. И что я могу уговорить какую-нибудь стройную тетеньку выдать себя за мою маму и подтвердить, что мы живем в обычном доме, где лестницы моются каждую неделю.
