Если это были кролики – а их имелось множество и самых разных, – они оказывались большими, почти по плечо самому мистеру Хинчу, а роста он немалого, и чем-то напоминали кенгуру. Длинные тела – а ещё уши! – мускулистые лапы на невидимых шарнирах – все суставы движутся, придать зверю можно любую позу.
Доминик любил, чтобы именно они сидели, свесив длинные ноги вниз, на всех возможных поверхностях: на столешнице буфета, и на викторианском диванчике в розочках, и в плетёном из конского волоса кресле, добытом на сельском аукционе, где распродавали диковинное имущество почившего собирателя редкостей.
Для своих зверей, насекомых, птиц или грибов, в которых имелось множество викторианских характерных черт и линий, мистер Хинч всегда использовал только аутентичный текстиль, из которого прилежно кроил и вручную сшивал детали длинных ли ног и спинок, лап и животиков, крылышек и головок, ушей и хвостов.
Он обходил своих снабженцев тканями раз в месяц, посвящая этому занятию оба выходных целиком. За годы диковинного художника узнали торговцы всех блошиных рынков и барахолок города, антикварных магазинов и галерей. Некоторые из них оставляли для него даже самые крошечные обрезки старинных тканей: и миллиметровый кусочек чёрного индийского газа, блестящего и отражающего свет снопами, и дюймовый квадратик нежно-розовой шёлковой тафты, оставшийся от подвенечного платья XVII века, – само платье важно прошествовало в музей. Невозмутимо расплачиваясь, внутренне он трепетал от нетерпения увидеть бесценные сокровища, ждавшие воплощения и перерождения. Но для этого было утро понедельника. Всё, как по волшебству, обретало жизнь в пухлых ручках мистера Хинча, в его гибких проворных пальцах: газ сгустится в глаз для птички, клочок тафты превратится в младенчески розовеющую щёку спящего, свернувшись клубком, лисёнка.
Теория мистера Хинча сводилась к тому, что любой человек, хотя бы единожды оказавшийся с красотой нос к носу без помех, уже не сможет не искать её всю оставшуюся жизнь.
Поэтому в своём роде таков был годами длившийся эксперимент. И, насколько мистеру Хинчу было известно по тем нескольким всегда приходившим к нему зевакам, стоило им очутиться в Париже, этот шаг в графитовый куб его магазина становился некоей таинственной прививкой мощнейшего действия, и вчерашние разини в затрапезных джинсах и заляпанных фастфудом футболках являлись к нему при полном, старательном параде, чтобы поведать о своих поисках красоты, даже когда они, бедолаги, вовсе не умели выразить свои мысли: в этом вопросе мистер Хинч прекрасно понимал мычание каждого.
