Он сел на велосипед и медленно поехал к дому, хотя и опаздывал. Даже медленнее своего нового темпа, и все же ветер овевал его шею. У хутора Вайды его нагло облаяли сторожевые комондоры. Он смотрел на них и думал, что делать, чтобы не было так больно. Ему вспомнился отец, который всегда этим объяснял, почему он пьет. Чтоб не было больно. «Но что именно болит?» — выспрашивал Журка тогда. Теперь-то ему понятно. Худощавое тело Журки раскачивалось на велосипеде, как у пьяного. Так было немного легче. Потом это ощущение пропало. Он помчал быстро, стоя, велосипед стонал и кряхтел, но он жал, давил на педали, а ветер хлестал ему в лицо. Быть лучше всех, во всем, даже в пахоте. Он может научиться чему угодно, и всё у него получится. И он сбежит отсюда.
* * *
Пришел май, день рождения Журки. Он уж и не надеется… Впрочем, какое там «не надеется». Вот уже целый месяц они с Лили не разговаривают, что бросилось в глаза даже родителям. Мать Лили спрашивает Журкину мать: какая муха укусила нашу ребятню? Журкина мать не знала. Спросила было Журку, но тот лишь плечами пожимает. А Лили и вовсе будто с тормозов сорвалась, к ней ни с какими словами не подступишься. Журкина мать прямо обмерла, до того удивляется переменам: с таким старым другом не разговаривать? Вот именно, так и подмывало Журку ответить, но чутье подсказало, что лучше перевести разговор на другое. Удобнее. Они стоят в кухне, откуда видна вся улица. Уже отцвела вишня, и голыми завязями забавляется ветер. Журка смотрит на улицу; постепенно всё расплывается у него перед глазами, когда вроде смотришь, но не видишь. Вновь обретя способность видеть, он отказывается верить своим глазам. Быстро садится, чтобы мать не заметила, до какой степени он взволнован.
— Когда ты собираешься разрезать торт? — спрашивает мать.
Но Журка уже не слышит, только смотрит на Лили: она идет к ним, но в руках у нее ничего нет — должно быть, сюрприз спрятан в кармане. Вот ведь все-таки она любит его, не забыла, что сегодня у него день рождения. Мать тоже заметила девушку:
— Ух ты, легка на помине!
Журка не смеется вместе с матерью, так как чувствует: он не сумеет правильно себя вести, он забыл, что нужно говорить Лиди, не знает, как вести себя с матерью, которая хвастается свежеиспеченным тортом, и к тому же делать вид, будто бы они каждый день разговаривают в школе и будто бы он каждый вечер не засыпает с мыслью: а вдруг завтра да удастся посмотреть ей в глаза? И вот сейчас она идет сюда, звонит у двери, как прежде, и смеется? Как она себе это представляет? Или она способна лицемерить? Для нее ничего не значит их долгое молчание в течение месяца? Тогда еще хуже. Журка свалится в дурноте или попросту умрет от всего этого. Это невозможно, нельзя ставить его в такое положение, особенно перед мамой. Он трясется от страха, что мать заметит что-то неладное, что он необычно взволнован. Но мама, к счастью, не оборачивается. Смазывает торт шоколадом. Лопаткой для переворачивания блинов равномерно, густо накладывает черный слой на бисквит.
