Когда отец не следил за ним, он лучше управлялся с культиватором. Впрочем, даже если бы отец остался, работать все равно пришлось бы Журке. Отец не умел этого делать — пропустил курс обучения. Жизнь его протекала в двух фазах. В активной — как сейчас, только к вечеру он напивался до расцвета фантазий. В пассивной же фазе он абсолютно погружался в пространство, исчезал из действительности, из настоящего времени бытия. В таких случаях, получив дневную дозу — пол-литра палинки, — он не жил с семьей, не знал о ее существовании. И ничего не знал о времени тоже. Иногда по полтора года не выходил из дому. Из комнаты — и то изредка, лишь по нужде, да и то не всегда. В то утро, стоя перед затянутой фольгой теплицей, они просчитались с комедией обиды на целый год. Смотрели на столбы пара и о времени не желали знать. И Журка так хорошо «не знал» об этом, что отец наверняка не в силах был это вынести. Не о бечевках шла речь. Речь шла об отступлении. Журка прежде всегда перечил отцу, поучал его, каждым словом своим подчеркивая, что, пока папаша мечтает о прошлом, в реальной жизни меж тем проходит время. И после пьяных бредней нельзя делать вид, будто бы жизнь продолжилась там, где ты из нее вышел. Однако сейчас он не призывал отца к ответу. Фарисейски играл роль тактичного сына. Он тоже делал вид, будто бы среда разбилась в восемьдесят шестом, а в восемьдесят седьмом ее можно было бы склеить.
Говоря по правде, он уже привык, что отца рядом нет. Да они и не смогли бы работать вместе. И быть вместе — тоже, ведь они никогда не бывали вместе. У них не было чувства родства. Их изменившиеся отношения, Журкину подростковую горячность, нагловатость, его новое самоощущение — всё они могли бы преодолеть, кроме этого… И тогда он мог бы, не отвлекаясь ни на какие думы, предаваться мечтам о Лили. Он представлял себе Лили, затем и остальных, каждого из класса поодиночке, как они следят за его работой. Смотрят, как на телеэкране, и совершенно растроганы. Ведь они-то дома разве что моют посуду. Никому из них не приходится заниматься физической работой. Никто из них не взрослый. Только он.
Если нажать на головку мотыги книзу, тогда железный плуг вонзается в землю, вращающаяся головка поднимается, так что не требуется удерживать машину силой. В таких случаях Журка мог и поворачивать, и направлять ее относительно свободно. Это был его фокус. Требовалось знать эту одну-единственную тайну — ее он не выдал бы никому, даже отцу. Пусть бьется, но доходит своим умом, если хочет мотыжить, как надо.
