— Это не для тебя, ты не игрок. Ты известный писатель, как я иной раз слышу по радио, толковый мужчина, но в таких вещах ты дурак.
Иногда я спрашивал его, дружески, а то и с подвохом:
— Якоб, объясни же мне, как ты это делаешь!
Он соглашался, показывал, как припрятывает карты — разумеется, отнюдь не в рукаве, как считало большинство, напротив, он держал их на виду, в руках, но двумя пальцами с такой артистической ловкостью закладывал одну под другую, что партнер поневоле начинал верить, будто карта у него одна, а когда в игре наступал решающий момент, Якоб небрежно извлекал припрятанную карту, которой вовсе не припрятывал, и — выигрывал. Естественно, иногда у Якоба случались и проигрыши, но, проиграв, он говорил мне:
— Иногда проигрывать необходимо, иначе с тобой не будут больше играть.
Говорил ли он это всерьез или только маскировал так свое разочарование, я точно сказать не могу.
Я уж и не припомню, когда мы с Якобом познакомились. По моим подсчетам, впервые я увидел его лет тридцать назад.
Был у нас в Старом городе бар, этакая «стоячая» забегаловка, лишь в глубине зала ютились несколько столиков со стульями, так вот именно там после обеда и прежде всего вечерами собирались люди искусства и те, кто себя к ним причислял: журналисты, издатели, спортсмены, бездельники и всякие бродяги. В бар этот ходили по двум причинам. Во-первых, здесь встречались люди, которые знали друг друга исключительно по именам или прозвищам и никогда не выпытывали: кто ты? что поделываешь? на что живешь? Во-вторых, здесь царила приятельская атмосфера, и все помогали друг другу, хотя, собственно, друзьями не были. Якоб захаживал туда десятки лет, перерывы случались, только если он колесил по деревням.
Якоб — один из немногих друзей, на которых я могу опереться в любой жизненной ситуации. Чем я заслужил его дружбу, не знаю. В ту далекую пору я был начинающим писателем — так по крайней мере я себя называл, — сидел без гроша в кармане, а зачастую и без работы, вольно или невольно, и мне хорошо было в этом баре, причем особое расположение я чувствовал к Якобу — Якобу, прошедшему огонь, воду и медные трубы, к Якобу, который слыл в нашем городе заправским шулером и бродягой. В свою очередь Якоб проникся неизъяснимой симпатией ко мне. Он не позволял никому и ничему ко мне подступиться. Конечно, я не то чтобы все время торчал возле Якоба, когда бывал в баре; я вовсе не отирался поблизости от него, просто был тут, один среди многих, но, если возникал спор — а такое в баре происходило часто, — Якоб как из-под земли вырастал со мной рядом, и напасть на меня никто не отваживался. От чужих кулаков я ни разу не пострадал — во всяком случае, когда Якоб находился неподалеку. И ведь мы были едва знакомы, даже толком не разговаривали между собой.