За мною прислали, чтобы узнать мое мнение о том, что следует делать с сэром Джеромом Баусом, его посольство было завершено. Я сказал лордам (the lordes), что к чести короля (Kinge) и государства его нужно отпустить живым и невредимым, следуя правилу всех народов, иначе это будет плохо воспринято и, возможно, вызовет такое недовольство, которое удастся не скоро ликвидировать; свое мнение я предлагал на их более мудрое и достойное рассмотрение. Все они обругали его, упомянув, что он достоин смерти, но что царь и царица теперь более милосердны, они послали сказать мне, что я должен объявить ему об отъезде и передать все слова их недовольства, но я умолял поручить это кому-либо из слуг его величества.
Лорд Борис Федорович (the lord Boris Fedorowich) послал за мной как-то вечером. Я застал его игравшим в шахматы с князем [царской] крови Иваном Глинским (a prince of the bloud, Knez Ivan Glinscoie)[243]. Он отозвал меня в сторону [и сказал]: „Я советую тебе меньше говорить в защиту Бауса, лордам (the lords) это не нравится. Иди, покажись им и успокой того-то и того-то. Твой ответ был внимательно рассмотрен, многие требовали расплаты за его поведение. Я делаю все, что могу, чтобы все сошло хорошо, передай ему это от меня“. Я пошел к тем боярам, на которых мне указали, и приложил все усилия, чтобы успокоить их. Они говорили мне, что мое участие в судьбе сэра Джерома Бауса может принести мне больше вреда, чем я думаю, так как мне известно и положение дел, и ненависть к нему всех, особенно тех важных чиновников (chieff officers), которые так страдали от его высокомерия. Они любят меня по старинному знакомству, а также еще и потому, что Борис Федорович так покровительствует мне.
„Поэтому старайся не вмешиваться в это дело“. И тем не менее я продолжал тайно хлопотать о нем, поскольку его положение было слишком опасным. Я умолял, чтобы его призвали и чтобы он был отпущен; его держали взаперти как пленника, все средства к существованию у него были отобраны. В конце концов, когда другие более важные государственные дела были сделаны, он был призван; не сопровождаемый никем, кроме того, кого за ним посылали, он вошел в приемную комнату, где находились большинство лордов (lords); они обращались с ним безо всякого уважения, обвинив его в ужасном преступлении против короны и государства, никто не хотел тратить время на выслушивание его ответа, особенно его бранили оба Щелкана (the two Shalkans), великие дьяки (great officers)
