— Не надо скромничать, господин Ядринцев. Ваши руны из Монголии, как и открытия Савенкова, факты изумительные, — сказал Катрфаж. — Азия не перестает изумлять нас. Но вы виделись с Савенковым четыре года назад. Можно представить, что он при его энергии сделал за это время!
— К сожалению, возможности Савенкова с тех пор ограничены. После 1885 года Иркутск перестал финансировать его работу.
— Почему же? — изумился Катрфаж.
— Он поссорился с руководителем Отдела географического общества. О, эта зависть, которая разъедает иногда ученый мир! В Иркутске мне рассказали, что именно завистники заставили Черского покинуть город. Савенкова сначала необоснованно обвинили в том, что он без ведома Отдела опубликовал отчет о работах 1885 года (на самом деле это был не отчет, а интервью корреспонденту газеты «Сибирский вестник»), а затем, напечатав в «Известиях» без ведома автора отчет (не предназначенный для печати), подвергли его на заседании неприличному разбору. Появился резкий отзыв, где Савенкова обвиняли в «утомительном многословии, описании совсем не идущих к предмету исследования господина археолога подробностей», обращении к темам, «по-видимому, мало ему знакомым». Савенков — человек горячий, остро воспринимающий несправедливость, расценил все эти события как личное оскорбление. «В порядочных учреждениях выговоров, да еще на бланковых бумагах, любителям науки не пишут», — ответил он в Иркутск и с тех пор не хочет и слышать о каком-либо сотрудничестве с Географическим обществом!
— Как печально, — с досадой воскликнул де Бай. — Но, господин Ядринцев, не могли бы вы подробнее рассказать о каменных орудиях с Енисея?
— Я не хотел бы рисковать, делая это в присутствии специалистов, — засмеялся Николай Михайлович. — Жажда увидеть изделия древних сибиряков скорее приведет вас на Енисей, поэтому я больше ничего рассказывать не буду. Разве побывать на родине человечества, в Сибири, не увлекательная мечта? Позвольте мне выразить надежду, что мы увидимся с вами и моим другом бароном в Москве, а может быть, и в Сибири…?
…Последний летний месяц 1892 года оказался для Москвы тревожным. Все с ужасом говорили о приближающейся эпидемии холеры. Слухи о холере в Центральной России распространились за границу, поэтому, очевидно, многие ученые из-за рубежа, ранее изъявившие желание участвовать в работах очередного Международного антропологического конгресса, в последний момент от поездки уклонились. Вместо ожидавшихся 100 делегатов в Москву прибыло всего 150 человек!
