И они смеются.
– А кроме того, даже когда они работают в одиночку, за границей у них есть мозговой центр, который указывает нужную мишень.
– И какая же это мишень в данном случае?
– Христиане! Он уничтожил христиан, выходивших из церкви после мессы.
– Не согласен! Во-первых, это была не месса, а отпевание. Во-вторых, на похоронах присутствуют все без исключения – христиане, атеисты, евреи, буддисты, мусульмане. Нет, я считаю, что Хосин Бадави выбрал людное общественное место, потому что ненавидел Шарлеруа!
– И не только Шарлеруа, а всю Бельгию с нами вместе! Нашу мирную, спокойную Бельгию, в том числе и Шарлеруа.
– Нет, бери выше: всю Европу разом! Подумай сам: коли уж он выбрал для нападения эту маленькую страну, значит у него была особая цель… Ведь не трогают же террористы Португалию, Андорру или Монако. Вот где собака зарыта: они наметили себе такую скромную и символическую страну, как наша, потому что Бельгия приняла у себя многие европейские общественные организации. И тем самым пригрозили всей Европе, мой милый.
– Ну а ты как думаешь, Огюстен? Ты ведь его видел, этого Хосина, что скажешь?
Я гашу сигарету об стену:
– Я же не видел, что у него в голове.
Они кивают, даже не подозревая, что я вожу их за нос. На самом деле я именно видел, что у него в голове – его отец. А вот о чем они спорили, мне неизвестно.
Дискуссия продолжается, вялая и расплывчатая, как струйки сигаретного дыма. Хосин превратился в марионетку-чревовещателя: каждый из спорщиков наделяет его своим голосом и своими убеждениями.
Я молча возвращаюсь в редакцию. Обследование кухоньки приводит к грустному выводу: ни крошки еды.
У меня мутится в голове. Я пью воду из крана, чтобы хоть чем-то заполнить желудок.
Затем в полном унынии сажусь за стол и раскрываю Коран, обнаруженный на полке, среди словарей, энциклопедий и прочих справочников.
Принимаюсь за чтение, но фразы скачут и расплываются перед глазами; кажется, сейчас я упаду в обморок.
– Держи!
Умм Кульсум – величественная, обряженная в платье попугайной расцветки, с небесно-голубыми веками – протягивает мне коробку с медовыми пирожными.
– Это тебе! – поясняет она с улыбкой, какой я доселе у нее не видел.
Я выхватываю из коробки кусок пахлавы.
– Нет, вся коробка – тебе!
Я лепечу слова благодарности. Она видит, что я искренне тронут, и улыбается еще шире:
– Я их испекла в выходные.
Набиваю рот этой сладостной едой. Она смотрит, как я объедаюсь, и сияет. Но к ее удовольствию примешивается легкое удивление, никак не связанное с моей радостью, – она недоумевает: как это ее посетила такая блестящая идея? И, любуясь мной, она одновременно гордится своим поступком – точь-в-точь королева, которая забавы ради облагодетельствовала своих подданных.
