Белту говорил искренне: он и вправду осуждал подлые замыслы княжича-изгнанника разжечь восстание в Сеяжске. Царевич все еще свято верил в несокрушимость Орды, которой благоволит само Небо, и не хотел замечать, как смертельная хворь междоусобиц и братоубийств день за днем подтачивает ее мощь. В отличие от Герреде, младший царевич презирал интриги и заговоры, полагаясь лишь на свою саблю и честь.
* * *
Стольный град все еще бурлил и клокотал, как громадный ведьмин котел. Люди не верили, что опасность миновала. Многим казалось, будто в воздухе уже повис зловещий запах гари с объятых пламенем полей и деревень. А где-то вдали словно раздавались едва уловимые вопли, мольбы и гулкая дробь копыт тысяч кархарнских скакунов. На воротных башнях и крепостных стенах по-прежнему сверкали сталью бесчисленные ратники. В церквях не переставая служили молебны — священники срослись со своими златоткаными ризами.
Уже второй день достопочтенная княгиня Белослава курсировала со свитой от монастыря к монастырю. По пути она по нескольку раз останавливала весь пышный поезд, чтобы выйти из золоченого возка к встревоженному народу. В это время из крытого сукном обоза, замыкавшего поезд, вылезали челядины и начинали раздавать людям монеты и всякие яства.
Лишь княгиня могла успокоить городской люд. В Сеяжске ее почитали почти как самого князя, а может быть, даже больше. Если Невер был мечом, хранившим государство от врагов, то Белослава своим заступничеством и щедростью смогла стать людям настоящей матерью.
— Благоволит нам Господь! Сохранил нас, люди добрые! Отвратил он беду от нас. Уходят нечестивцы поганые, завидев силу войска нашего. Примите же, люди сеяжские, дары в честь спасения и восхвалите Господа, защитника нашего! — говорила она, стоя в центре обширной стогны, до отказа забитой людьми.
На окружавших площадь частоколах, деревьях, кровлях изб и хором и даже на закомарах[39] небольшой одноглавой церковки, словно голуби перед дождем, теснились мальчишки.
Невер же успокаивал люд по-своему. На Плашной площади он велел поставить несколько десятков высоких острых кольев и посадить на них тех немногих степняков, что выжили у Ладнорского острога. Сперва горожане валили туда валом, чтобы кинуть камень или кусок навоза в обезображенные тела басурман. Но спустя несколько дней невыносимый смрад и тучи жирных золотистых мух обезлюдели не только страшную площадь, но и, казалось, целый городской конец.
