Тут уже действительно налицо победа низкого и уже преодоленного рационализма над христианской верой, и это в самом сердце христианской веры. И победа эта тем более огорчительна, что в последнее время экзегеты проделали огромную работу по восстановлению подлинного смысла таинства евхаристии, учрежденного Христом, сравнив его с традицией еврейской пасхи[218].
Также как все освященные облатки становятся одним и тем же единым телом Христовым, вне зависимости от того к западу, востоку, северу или югу от Иерусалима они находятся, точно также каждая литургия в сакральном времени совершается в сам момент смерти и воскресения Иисуса Христа. Одновременно это, конечно, означает и то, что литургия служится или до, или после крестной жертвы Христа. Установив в Страстной Четверг, еще до Распятия, это таинство евхаристии, Христос тем самым уже тогда отметил и свою смерть, и свое воскресение.
Переживание «евхаристической жертвы» таким образом, это не просто символическое представление, ни новая смерть Христа. Коста де Борегард заметил, как мы уже видели, ту же особенность и в мире элементарных частиц:
«Прошлое, настоящее и будущее Вселенной существуют одновременно, – не прямо сейчас, конечно, это было бы противоречием»[219]. Жертва Христова, со всем ее кровавым ужасом, определенно принадлежит прошлому. Но взаимодействие между этой жертвой и каждым из нас, говоря словами все того же Косты де Борегарда, «не уменьшается вместе с отдалением в пространстве или во времени, дерзко уничтожая тем самым первенство прошлого по отношению к будущему». Далее в этой книге вы сможете прочесть, куда нас может завести такое «взаимодействие». Сейчас же я ограничусь только одним замечанием: мы с вами можем извлечь из такого взаимодействия не меньше, чем когда-то извлекли из него Пресвятая Богородица или апостол Иоанн, стоявшие у подножия Креста. На уровне такого взаимодействия время уже не играет никакой роли.
Итак, речь идет о чем-то гораздо большем, чем просто «воспоминание» о смерти Христовой. Мне скажут на это, что слова литургии должны быть простыми и понятными всем. Но, не объясняя тайны, они все же могут к ней отсылать. А священники, в свою очередь, могут их людям объяснять и комментировать. Но нет! Проблема еще глубже. Так недавно, в лето Господне 1995 года один из профессоров теологии Католического института в Париже объяснял студентам, что на Тайной Вечере Христос, учредив евхаристию, не совершил пресуществления, потому что тогда Он еще не умер; а значит, не было и причастия. Вот вам пример типичного рационализма прошлого века, прокравшегося прямо в сердцевину христианской веры.
