Издатель Русского Вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель!» послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
— Да, да, при раскатах грома! — повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи-старики, которых всех почти, по домам с шутами или в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этом жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички-вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение бо̀льшей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер однако чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё ни по чем, выражавшееся больше в звуках и в выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем-то виноватым и желал оправдаться.
— Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать в чем нужда, — стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
— Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! — кричал один.
— Он враг человечества! — кричал другой. — Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите!..
В это время быстрыми шагами пред расступившеюся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
— Государь император сейчас будет, — сказал Растопчин, — я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, — сказал граф Растопчин. — Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что̀ мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Всё совещание прошло больше, чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, по одиночке были слышны старые голоса, говорившие один «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
