В гостевом дворце было немало роскошных горниц, одрин и опочивален, но свадебное ложе, как заведено, устроили в скромном холодном сеннике.
– Ах ты лебедушка, ягодка ты наливная, что же так дрожишь, ненаглядная? Скоро придет твой сокол удалой, согреет тебя дитятко, – приговаривала мамка Никифоровна, раздевая продрогшую Алену до исподней сорочицы.
Вокруг копошились сенные девицы, что-то расставляя и чем-то шелестя, периодически подавая Никифоровне гребень и другие предметы.
– Ты, главное, помни, что я тебе молвила, – продолжала мамка. – Ладимира не страшись – худого он тебе ничего не сделает. И слушайся его, делай все, что скажет! Поняла, голубка?
Девицы закончили все приготовления, накрыли на стол, и мамка усадила Алену на пуховую перину. Еще за день до свадьбы обычное ложе заменили на брачное, сложенное из сорока туго переплетенных снопов ржи. Вдоль стен расставили бочки и сосуды с пшеницей, овсом и ячменем – все это должно было «помогать тому, чтобы у брачащихся в супружеской жизни было изобилие пищи и жизненных припасов»>50.
Княжна сама не заметила, как все вышли вон. Сидя на краю ложа и ежась под пудовой, подбитой соболями шубой, она прожигала взглядом дыру в дубовой двери и слушала отголоски торжества, лившиеся из гридницы. Гулкий стук шагов прорезался сквозь отдаленный гомон и музыку, начал нарастать и приближаться. Вскоре дверь распахнулась. Ярким полумесяцем во мрак сенника вплыл Ладимир, мерцая жемчужными запонами, серебряной и золотой вышивкой на одеянии. Вместе с ним впорхнули шесть мальчуганов в синих кафтанах с горящими факелами в руках. Мальчики быстро воткнули факелы в бочки с зерном, схватили приготовленных для них соболей и растворились, захлопнув за собой дверь.
– Ты плачешь, краса? – удивленно спросил Ладимир. – Ужель я – причина твоих слез? Неужто так я плох, так не люб тебе?
«Она же совсем дитя, с такой возлежать-то грех», – скользнуло в голове у Ладимира, когда княжна подняла к нему свое заплаканное личико.
Он заботливо утер слезы с ее пылающих щек и улыбнулся. Алена и раньше мельком видела княжича из окошка своего высокого терема, но лишь сейчас смогла разглядеть его как следует. Карие глаза глядели на нее прямо и бесхитростно, а маховые перья бровей взмыли в какой-то странной, беззлобной усмешке. Приветливый вид и молодецкая стать мужа немного успокоили горемычную княжну. Громко всхлипнув и обуздав слезы, она робко улыбнулась в ответ.
– Другое дело, царица моя! – довольно воскликнул Ладимир. – Словно луна пробилась сквозь беспробудный мрак! Как райская птица, освещая все вокруг, твоя улыбка озаряет этот мир!
