— Смотрите, раненный насмерть бросается на льва! — выпучив глаза, воскликнул Кёр-Наджаф, и опять послышался смех.
Михаил ногою отстранил голову барана. Проще было бы обойти, но это значило уступить. Перед ним вырос Рза-Кули.
— Ай, сагол[5], ай, сагол! Такой маладой и такой харабрэц, — сказал он с сильным акцентом, сопроводив фразу характерным жестом. — Но не забывай: даже пальван[6] валится с ног, ступив на дынную корку.
На Михаила густо пахнуло вином. Сказал, выдерживая напористый взгляд:
— Пропусти.
— Абайдошь — улыца балшая, — лениво, с угрозой отозвался Рза-Кули.
Его приятели плотной шеренгой перегородили панель — это Михаил видел боковым зрением. Подчиниться Рза-Кули значило подвергнуть себя насмешкам и оскорблениям. Не-ет, только не это... Пусть лучше убьют...
Внезапно, — пожалуй, не только для окружающих, но и для себя, — отступил на шаг, коротким, снизу, пинком наддал барану в брюхо. Баран шарахнулся, сбил с ног Гасанку; Рза-Кули, пытаясь удержать сильное животное, невольно смял шеренгу.
Михаил прошел в образовавшуюся брешь. Ему стоило огромных усилий не побежать и не оглянуться. Шел по-прежнему ровно, машинально считал шаги: раз... два... три... четыре. Ждал — вот-вот за спиною раздастся дробный стук бараньих копытцев, либо тяжелый топот настигающего Рза-Кули. Но услышал лишь повелительный окрик:
— Гасан!!
Понял: Гасанка бросился было следом, но Рза-Кули почему-то вернул его. И еще услышал:
— Будым жить с Чека в мирэ...
«Вот почему они меня не тронули — знают, что работаю в Чека», — с удовлетворением отметил про себя Михаил. Но откуда это стало известно Рза-Кули?
Приближался к концу первый месяц работы в Чека. Михаил не испытывал прежнего волнения, переступая порог четырехэтажного здания на Кооперативной.
Поль Велуа в течение недели познакомил его не менее чем с десятком своих товарищей из разных отделов. Человек на редкость общительный, Поль знал всех и вся. Его беззаветная преданность товариществу, соединенная с каким-то по-детски простодушным бескорыстием, открывала сердца самых сухих людей. Правда, виделся с ним Михаил нечасто. В комнате оперативных дежурных, именуемой «дежуркой», Поль появлялся либо утром, либо поздно вечером, так же, впрочем, как и новые знакомые Михаила — Лосев, Керимов, Дадашев. Они писали рапорты, относили их Холодкову и никогда не говорили о служебных делах.
Почти все они были одногодки, любили поспорить, пошутить и умели сделать так, что в их обществе Михаил чувствовал себя равноправным. Родители Поля имели солидную библиотеку поэтов, и Михаил пользовался ею вовсю. Один за другим глотал тоненькие сборники футуристов, отпечатанные на оберточной бумаге, стихи Алексея Толстого, Курочкина, Минаева, Саши Черного и Виньона.
