Успокаивая себя этими рассуждениями, Лида молчала.
— Что же ты, девочка моя? — обнял дочь за плечи Сергей Петрович.
В свете электрического фонаря Лида увидела глаза, добрую улыбку отца и на минуту действительно почувствовала себя снова совсем маленькой девочкой.
— Папка, дорогой, я так люблю тебя, — чувствуя подступающие к глазам слезы, страдая от необходимости молчать, вдруг жарко шепнула Лида вне всякой связи с разговором.
— И я, — просто ответил Сергей Петрович, целуя дочь.
Они постояли так, обнявшись, слегка раскачиваясь, как делали когда-то, но Сергей Петрович почувствовал, что прежней душевной близости с дочерью у него больше нет. Что-то мешало ей. Лида рассказывала разные пустяки, не касаясь сокровенного. «Уходит от меня, — с горечью подумал Сергей Петрович. — Стесняется. Или это неизбежное, возрастное?»
Ночью, накануне очередного рейса Горюнова в Обручев, Лида проснулась от жажды, босиком прошлепала на кухню, всласть напилась прямо из крана такой ледяной воды, что заломило зубы. Перед зеркалом постояла немножко, потом полюбовалась на мужа. Ночник-сова с желтыми глазами бросал на постель слабый свет.
Горюнов спал, как всегда, на спине, дыша ровно и беззвучно. Он никогда не храпел, засыпал мгновенно, но не крепко. И на этот раз он пошевелился под взглядом жены, словно собираясь проснуться, но не открыл глаз, а отчетливо и быстро проговорил:
— Хэллоу! Уот лэборэтриз даз дэ колидж пазэс?[1]
Лида застыла на месте, пораженная внезапными звуками чужого языка. Не сразу сознание выделило из длинной непонятной фразы слово «хэллоу». Еще через секунду всплыло: «лэборэтриз», сходное с русским «лаборатория».
Затаив дыхание, молодая женщина склонилась над кроватью, испуганно всматриваясь в красивое лицо мужа.
— Саша!
Горюнов проснулся, едва Лида коснулась его плеча, сел, свежий, без признаков сна, словно это не он только что спал.
— Ты чего бродишь, Лидусь?
— Саша, ты сейчас что-то сказал во сне по-английски!
У Горюнова тревожно блеснули глаза.
— По-английски? Шутишь, Лида! Просто я забормотал что-нибудь во сне, как индюк! И почему по-английски, а не по-японски? Ты же не знаешь английского языка.
— Не знаю, но в школе-то учила! «Гуд моонинг» — доброе утро, «гуд бай» — до свидания, «плииз» — пожалуйста, «хэллоу» — здравствуйте. А ты совершенно ясно сказал «хэллоу»! И еще что-то вроде «лаборатория».
— Нет, серьезно?
— Клянусь! Не шучу же я с тобой среди ночи.
Горюнов неожиданно расхохотался. Хохотал долго заливисто.
