И я потерял ее. Мы все потеряли ее, но никогда не говорили об этом. На самом деле, мне казалось, что мы потеряли ее дважды: первый раз, когда она умерла, и второй раз, когда мы продолжали хранить молчание, которое убило все воспоминания о ней. Вместо того чтобы заполнить образовавшееся пространство историями ее жизни, мы заперлись в собственном горе.
Перед смертью мой отец так и не поделился с нами тем, что он чувствовал после смерти Стейси. Каждый раз, когда я пытался расспросить его об этом, он закрывался. Он ушел из этого мира, но так и не смог поговорить об этом. А хочет ли мама вспомнить о своей любимой дочери? Или она молчала все эти годы только потому, что отец так и не смог смириться со смертью Стейси?
Я очень хотел поговорить с родителями о Стейси, но знал, что за все эти годы мы сильно отдалились друг от друга. В этом была наша общая вина. Мы слишком долго жили отдельно. Смерть Стейси разрушила множество стен, которыми я отгородился от родителей, но даже этого было мало. Мы не знали, как вести себя в таких ситуациях, у нас не было инструкции, в которой было бы написано, как пережить одиночество, печаль и боль. И так было до тех пор, пока мы не встретили Рика и Джо.
* * *
В течение всех трех недель в Форт-Майерс, когда мы с Рейми возвращались с наших утренних прогулок, мы заставали маму и Джо сидевшими в стеклянном домике около фургона. Они разговаривали. Мы не мешали им. Они обе пережили то, что ни одна мать не захочет испытать. Иногда они молчали, а иногда теплый бриз сквозь открытые окна доносил до нас обрывки их разговора. Горе, решимость и вера сплотили их.
Рик и Джо не скрывали своих чувств: они не пытались казаться сильнее и не боялись поделиться своей тоской. Благодаря этому путешествию мы смогли почувствовать себя счастливой семьей: мы впервые увидели, как мама улыбается, дурачится и рвется на поиски новых приключений. Однако мы по-прежнему избегали неприятных тем. И вот благодаря Рику и Джо мы поняли, что и в горе можно оставаться сплоченными. Их неподдельная грусть и постоянные разговоры об ушедших сыновьях показали нам, что если мы перестанем делать вид, будто все в порядке, мы, возможно, ощутим намного больше боли, но в то же самое время в нас проснется настоящая любовь и единение с близкими, а это и есть самое верное противоядие от тоски.
Когда я наблюдал за мамой и Джо, я понял, что каждый из нас испытывает свои эмоции. Возможно, разделить горе с мамой вовсе не означало плакать вместе, а, скорее, подразумевало нечто более неуловимое и тонкое: коснуться руки, подбодрить, посмотреть в глаза и сказать: «Я вижу тебя и знаю, что ты чувствуешь». До сих пор я не видел, чтобы мама плакала после смерти моей сестры или отца, но в тот день на катере и после, когда они с Джо шепотом беседовали наедине, я заметил в ней некоторые перемены. Боль, таившаяся в ее сердце, начала потихоньку выходить наружу, в ласковые объятия Джо. И я знал, что если моя мама исцелится, то и я смогу выздороветь. Мы сможем сделать это вместе.
