Шаг... Два...
- Тварь! - на запястье резко железно сомкнулись холодные пальцы, шипение эхом отдалось в пустой голове. Мужчина грубо дёрнул оцепеневшую девушку обратно за руку, да так, что Мишель почти что упала на асфальт. Второй так же крепко схватил её за левый локоть.
"Синяки останутся" - заторможено отметила девушка, и, словно очнувшись, попыталась выдернуть руку... хоть одну.
Как её дотащили до переулка, девушка не помнила, не помнила, и как запихнули в машину, а вот боль от в конец раскалившегося кулона, чужих рук и лихорадочный ужас очень даже припоминала. Хотя именно это воришка предпочла бы и забыть.
В себя пришла Мишель только в салоне, по бокам сидят "жертвы", стекла затонированные, на плечах неподъёмным грузом расположилась мужская рука. Щеки горят, уши горят, зубы клацают, тело трясётся, в голове бардак, состояние предобморочное, лунный камень остывает.
Благодать.
***
Единственной доставшейся Мишель от родителей вещью,нет, даже не родителей - бабушки, был кулон. С матерью девушка почти не контактировала, ибо та страшно пила (начала сразу после того, как отец бросил её с двухлетней дочерью ради какой-то "облезлой казённой мочалки", но сначала по чуть-чуть, вечерком, а потом появился хахаль и бухать стало веселей, в компании-то). Когда незадачливую родительницу уволили с работы (а это произошло уже спустя пару недель постоянного запоя), девочку забрала в деревню бабушка.
Святослава Борисовна при этом заслуживала отдельного слова. Старушка, на тот момент семидесяти трёх лет отроду, в селе была очень уважаемым человеком, за спиной которого, шёпотом, почтительно, что бы не дай Бог не оскорбить, уже давно прозвали "ведьмой", конечно, в самом хорошем смысле этого слова. Народ со всей округи съезжался к ней за травами, настойками... самогоном, ибо гнала его Святослава Борисовна бесподобно. И ведь помогало и то, и другое, хотя последнее, скорее, пробирало.
С десяти лет на заводе матери помогала, когда война началась, человек старой закалки. В помощи не отказывала, денег почти не брала, золото - про таких говорят. Ворожила по-мелкому.
Она и внучку этому обучала, фактически с пелёнок. А вот когда той исполнилось пять, слегла, а через полгода и умерла. Врачи так и не установили причину. Мишель вернулась домой, а через месяц явилась служба опеки, вызванная неизвестно кем из соседей. На память о бабушке и доме остался лишь кулон - большой голубоватый лунный камень в серебряной оправе с вырезанными на ней рунами. Девушка считала его своим оберегом, оправданно, кстати - при опасности он всегда нагревался. Нагрелся, к слову, и в тот день, что она сделала ноги из детского дома.
