— А я видел живого Николая Второго, — сказал Толя Рясинцев.
— А он тебя видел? — спросил я.
— Думаю, что видел, — сказал Толя, — я и маленьким был очень заметным. Это было на Невском проспекте. Папа держал меня на руках, а он ехал с женой в карете и махал белой перчаткой.
— Тебе махал? — спросил Старицкий.
— Может быть, и мне.
— Домахался, — сказал Селиванов.
— А мой отец брал Зимний дворец, — сказал Яковлев. — Он стрелял в юнкеров и убивал белогвардейцев.
Честно говоря, я очень завидовал Яковлеву. Но сдаваться было нельзя, и я сказал:
— А мой папа один раз ударил городового (это было не совсем так: городовой ударил моего папу, но я уже знал, что от перемены мест слагаемых сумма не меняется, и, кроме того, так было куда лучше).
— А я… — сказал Попов.
Но в этот момент мы поравнялись с трибунами и увидели стоящих на них людей. Они махали нам фуражками и очень хорошо улыбались.
Мы остановились, расстроили все ряды, задержали задние колонны и замахали им флажками.
— Да здравствуют юные советские школьники! — крикнул один из них, и мы все что есть мочи закричали «ура!».
Но тут к нам подскочил Александр Августович и закричал:
— Не останавливаться! Не останавливаться! Вперед!
И нам пришлось пойти.
Мы шли довольные и радостные. Еще бы! Нам, лично нам сказали, что мы да здравствуем.
На уроке географии, когда учительница Лопакова вызвала Селиванова и спросила его — что такое параллели и меридианы, Герман Штейдинг бросил в Селиванова свернутую бумажку, а она попала в лоб Лопаковой.
— Кто бросил? — спросила Лопакова.
Весь класс молчал.
— Кто бросил? Или вы скажете кто, или я уйду из класса.
Я встал и сказал — бросил Штейдинг.
— Штейдинг, выйди из класса, — потребовала Лопакова, и Штейдинг вышел за дверь.
На перемене ко мне подошли Попов и Чиркин.
— Ты фискал и ябеда, — сказал Чиркин.
— Тебе нельзя доверять, ты предатель, и тебя нужно бить, — сказал Попов. — Готовься.
Попов был сильный парень. Он даже занимался боксом, и ничего хорошего от встречи с ним я ждать не мог. Я не обладал никакой силой, не умел и боялся драться и вообще был, как говорил Старицкий, «маменькиным сынком». Но кругом стояли мои одноклассники, и в том числе девочки. Не мог же я им показать, что я трус.
И я сказал — вот только попробуй, сунься.
И Попов попробовал. Он надвинулся на меня и ударил меня кулаком в грудь. Удар был резкий и сильный. Я почувствовал боль в груди и, главное, обиду, что меня бьют. Я размахнулся и ударил Вадьку по руке. Он засмеялся и, размахнувшись, дал мне пощечину.
