Моя сто девяностая школа | страница 18



Во время одного такого боя, когда воины Россельса ворвались в наш класс, я остался сидеть на своей парте. На меня накинулся Сережа Соболев. Я встал и поднял вверх руки.

— Я сдаюсь! — сказал я. — Я хочу воевать вместе с вами, под командованием Жени Россельса.

Соболев подозвал Женю, и Женя сказал:

— Хорошо, мы берем тебя в свою армию, но ты будешь воевать с нами против своего класса.

— Согласен! — ответил я, счастливый оттого, что со мной говорит сам Россельс.

Прозвучал звонок. Россельсовцы убежали из класса, а я стоял за своей партой и сиял от радости.

— Предатель! — сказал Ермоша Штейдинг. — Продал нас за улыбку Россельса. Наплевал на честь класса, трус и подлюга! После уроков на площадке за школой будем тебя судить. Попробуй не прийти.

В класс вошла Елизавета Петровна. Была письменная работа по арифметике. У меня в глазах мелькали какие-то цифры, плюсы и минусы, но я ничего не соображал. Я не решил ни одной задачи. Я думал — зачем я сдался? Зачем я обещал Россельсу перейти к ним? Неужели меня так пленили прилизанный Женькин пробор и его сладенькая улыбка? Или я это сделал, потому что старший класс сильнее? Или еще почему?

И еще я думал, что скажет мой отец, узнав, что его сын предатель? Мой папа врач, но он был на фронте, и он не перенесет, что его сын предал своих товарищей. А узнает он обязательно. Папа почему-то всегда все узнает.

Кончился последний урок, но все мальчики задержались в классе.

— Пошли? — сказал Штейдинг.

— Я никуда не убегаю, — сказал я.

Штейдинг и Светлов взяли меня под руки, и все пошли на площадку старого разрушенного дома за школой. Там все мальчики встали вокруг меня.

В центр круга вышел Леня Селиванов и сказал:

— Володька — предатель. Это уже все знают, и доказывать тут нечего. Предлагаю объявить ему бойкот.

Ни мы, ни девчонки не должны с ним разговаривать целый месяц. Не отвечать на его вопросы, не заговаривать с ним, не здороваться, не прощаться. Он — не наш. Ясно?

— Ясно! — закричали все.

— А теперь дадим ему последнее слово.

— Говори, предатель! — сказал Юра Чиркин.

Что я мог сказать?

— Я виноват, — сказал я. — Я не знаю, почему я это сделал… Мне хотелось подружиться с Россельсом…

— Подлиза! — крикнул Женя Данюшевокий.

— Я не подлиза, но так уж получилось, — сказал я. — Мне обидно, что я так поступил. Но я не предатель. Я даю честное слово, что я не предатель. Хотите — бейте меня, но не объявляйте мне бойкот. Я не могу потерять своих товарищей даже на месяц.