Роб и Браун вытаращились на раздувшийся труп, начиная понимать, что произошло.
— Это называется производством антител in vivo, то есть, в живом теле, — объяснил Мэтт. — Оно запрещено в большинстве европейских стран, потому что это очень болезненно для лабораторных животных, а антитела можно получать и без них. В нашей стране эта практика все еще законна.
— Из-за чего образовались все эти язвы?
— Адъювант Фрейнда всегда вызывает абсцессы в местах уколов. — Мэтт вернулся к коробке, положил пакет обратно и достал другой.
— Видите эти пузырьки? Готов поспорить, в них сыворотка, выкачанная из женщины. Я думаю, он позволил ей приблизиться к смерти, не забирая из нее сыворотку, которую производило ее тело.
Роб и Браун взглянули на пузырьки в пакете, который им вручил Мэтт. Жидкость напоминала кровь, испещренную чем-то желтым.
Роб посмотрел на труп. Бумажка с выкриком «Вивер!» была тут как тут.
Фрэнсис Октоубер экспериментировал на шимпанзе. Он делал им уколы ВИЧ и изучал причины, по которым они не заболевали. Одна из обезьян в ходе исследований заболела и умерла. Это обстоятельство на какое-то время сделало Октоубера знаменитостью. Тот короткий момент славы стал для него своего рода героином. С тех пор он трудился в поте лица, пытаясь заразить еще хотя бы одну шимпанзе. Он колол им каждую разновидность ВИЧ, какую только мог раздобыть. Он составлял для них дозы, способные инфицировать всю Атланту. Он смешивал ВИЧ с его обезьяньей версией — ВИО — и даже с ВИК, вирусом иммунодефицита кошек. Национальный институт здравоохранения с готовностью давал ему миллионы долларов в год, чтобы следить, не появится ли нечто, способное вызвать СПИД у шимпанзе или по крайней мере нечто, что можно было бы сравнить со СПИДом, дабы придать происходящему вид финансирования важных исследований. Все дело было в деньгах. Деньгах для Минздрава от Конгресса, деньгах Минздрава для университетов, для исследователей. Нужно было расплачиваться за дома и яхты, в конце концов.
Октоубер взял кровь у той единственной умершей от вируса обезьяны, Джерри, и вколол эту кровь пяти другим шимпанзе. Ничего страшного с ними не произошло, но Октоубер был настроен оптимистично.
Одна из его шимпанзе, пожилая самка Бекки, была обучена американскому языку жестов для глухих еще в юности в другой лаборатории. Брат Октоубера был глухим; вся его семья хорошо знала язык глухонемых. Октоубер радовался, что никто, кроме него в лаборатории, не понимал Бекки, когда она показывала «ключ», «сбежать» и «больно» всякий раз, как кто-то подходил к ее клетке.
