ИСААК СИЛО (псевдоним), житель Александретты (Турция), израильский иммиграционный агент с 40-х годов прошлого века до своей смерти в 70-е годы.
ШЛОМО-ЗАЛМАН ШРАГАЙ, глава Отдела Алии, в пятидесятые годы прошлого века отвечавший за иммиграцию евреев в Израиль.
РАФИ САТТОН, уроженец Алеппо, бывший агент Моссада, занявшийся самостоятельным расследованием обстоятельств, связанных с «Кодексом».
МОШЕ (МУССА) ТАВИЛ, главный раввин Алеппо, принявший решение переслать «Кодекс» в Израиль.
САЛИМ (ШЛОМО) ЗААФРАНИ, алеппский раввин, принявший вместе с Тавилом решение переслать «Кодекс» в Израиль.
Летом 2008 года в сумеречном подземном зале Израильского национального музея в Иерусалиме я случайно набрел на одну из самых примечательных книг в мире. До этого дня я даже не слышал о ее существовании. Я стоял у подножия винтовой лестницы погруженного в тишину святилища, где хранились свитки Мертвого моря, и наблюдал за прибывшими в автобусах туристами, которые в трепетном молчании проходили мимо витрин с выставленными в них знаменитыми пергаментами Кумранских рукописей. Но внизу, в галерее, я был один.
Неподалеку от себя я заметил громоздкую раскрытую книгу, на которую падал тусклый свет. Поначалу меня поразило исходившее от нее достоинство, нежелание кого-то зазывать, униженно просить о внимании. Книга не могла похвалиться ни золотым обрезом, ни искусным переплетом, ни замысловатыми пурпурными или ярко-синими заставками – в ней были лишь ровные ряды тщательно выведенных букв древнееврейского алфавита, начертанных темно-коричневыми чернилами на светло-коричневом пергаменте, двадцать восемь строк в колонке, три колонки на странице. На полях – крошечные пометки, сделанные разными почерками. Открыта она была на Книге Исайи. Музейная табличка сообщала, что книга эта является самым точным и совершенным образцом еврейской Библии, ее уникальной и неоспоримой версией, а в глазах верующего еврея – Божественным словом, ниспосланным в мир людей на их языке. Это одинокое сокровище, этот тысячелетний странник был «Кодексом Алеппо», которому в последующие четыре года было суждено оставаться в центре моего внимания.
Меня немного смутила собственная неосведомленность о такой книге и поразило странное несоответствие между столь великой ее ценностью и столь малой известностью. Поэтому через несколько месяцев после первого визита в музей я постарался выкроить время, которого вечно не хватало (в качестве корреспондента агентства «Ассошиэйтед пресс» я должен был отправлять сводки новостей с Ближнего Востока, состоящих в основном из описаний бесплодных политических маневров и то и дело вспыхивающих кровавых конфликтов), и что-то об этом манускрипте написать.
