Бахийе и дюжина ее сестер и братьев каждое утро вставали с расстеленных на полу матрасов и ели хлеб с финиковым медом или вареньем, которые мать делала из абрикосов, томящихся на крыше под стеклом. Потом они скатывались вниз по лестнице и разбегались по переулкам города. Однако в то утро все пошло иначе.
Неподалеку от синагоги по одной из улиц Старого города шел Мурад Фахам, шел обычным своим путем на базар, когда повстречал знакомого, и тот его предостерег. Фахаму, торговцу сырами, вот-вот должно было стукнуть сорок. Как и большинство евреев Алеппо, он еще ничего не знал о том, что произошло на Флашинг-Медоуз или в Палестине, где в то утро уже вспыхнула война. Рассказ Мурада Фахама об этих событиях можно найти в его воспоминаниях, которые были записаны на пленку тридцать лет спустя.
– Куда это ты направился? – спросил его знакомый.
– На базар, – ответил Фахам.
– Передай евреям, чтоб поскорей закрывали лавки, – сказал знакомый. А потом прошептал в самое ухо: – Сегодня евреи получили страну, и эти люди готовы сотворить с нами такое, чего Господь не желает. Скажи всем, пусть закрывают лавки.
Фахам так и поступил и уже по дороге домой встретил знакомого торговца-мусульманина.
– Мурад, ты чего тут разгуливаешь? Беги скорей домой, – сказал ему торговец и взялся его проводить. В этот момент на них налетела толпа школьников, выкрикивающих лозунги против резолюции о разделении Палестины. Это были всего лишь дети, но в то утро Фахам впервые почувствовал страх.
– Умоляю, иди скорей домой и носа на улицу не высовывай! – сказал торговец. – Вот-вот случится что-то очень скверное.
В квартале Джамилия, за пределами Старого города, Рафи Саттон уже не спал и был начеку, хотя ночью не выспался, допоздна засидевшись у радиоприемника.
В те дни, в конце 1947 года Рафи был предводителем подростков своей округи, которую можно было за час пересечь из конца в конец: от магазина Мазреба (там еврейские парни постарше покупали длинные, на французский манер, бутерброды, чтобы произвести впечатление на своих подружек), по тенистым бульварам, где конные экипажи постепенно уступали место автомобилям, мимо кинотеатра «Рокси», мимо публичного дома, через мешанину средневековых улочек Старого города и бурлящих жизнью арабских базарчиков, где сам воздух пропитан вековыми ароматами пряностей, к главной синагоге, где хранилась сокрытая от взоров книга. Если бы он поехал на трамвае – реликвии французского колониального правления, закончившегося всего год назад, – поездка была бы много короче; к тому же Рафи ездил зайцем: вскакивал в переднюю дверь желтого в голубую полоску вагона, потом, опережая кондуктора, собиравшего плату за проезд, продвигался в хвост. Прежде чем кондуктор до него добирался, он хватался за поручни задней двери и, согнув колени, спрыгивал на ходу. Приземлившись, мальчишка растворялся среди грузовиков и всхрапывающих лошадей.
