Платеро, скучный, как я, не знает, чем заняться. Потихоньку он подбирается ко мне, нерешительно медлит и вдруг, жестко и сухо цокая по плиткам, доверчиво входит со мной в комнату…
ВИНЬЕТКА
В мягких сырых бороздах темного свежевспаханного поля, по которым еле заметно струится уже зеленый пушок растревоженных зерен, солнце, чей путь все короче, разбрызгивает на закате струйки хрупкого золота. Зябкие птицы высокими тучами торопятся к маврам. Легчайший порыв ветра сметает с веток последние желтые лоскутки.
Пора заглянуть в душу, Платеро. Теперь у нас новый друг — облюбованная книга. И поля открываются перед открытой книгой, приглашая пустынной наготой к долгим одиноким раздумьям.
Взгляни, Платеро, на то дерево, что всего лишь месяц назад укрывало нас в полдни. Сиротское, утлое, ссохшееся, с одинокой черной птицей в прощальной листве, оно съеживается в тусклом желтом огне торопливого заката.
УМЕР КЕНАР
Сегодня на заре, Платеро, в своей серебристой клетке, у ребят умер кенар. Правду сказать, бедняга был уже слишком стар. Целую зиму, как помнишь, он просидел молча, спрятав головку в перья. С возвратом весны, когда солнце распахнуло сад и зацвели лучшие розы, ему захотелось тоже порадовать воскресшую жизнь, и он запел, но голос, чахлый и тусклый, как у рассохшейся флейты, задохнулся.
Старший из ребят, тот самый, что смотрел за ним, нашел его в клетке похолоделым и теперь, то и дело всхлипывая, торопливо повторял:
— Ему же всего хватало — и воды, и в еде не нуждался!
Да, Платеро. Ни в чем не нуждался. Он умер от того, что умер.
Платеро, есть у птиц рай? Зеленый уголок на синем небе, с душами птиц, лимонных, белых, розовых, зеленых?
Послушай, ближе к ночи, ты, я и дети, вместе отнесем умершего в сад. Сейчас полнолуние, и в его смутном серебре бедный певец на простодушных ладошках Бланки покажется сухим лепестком желтого ириса. И мы похороним его под высоким розовым кустом.
Быть может, весной, Платеро, нам удастся подглядеть, как вылетит из белой розы птица. Апрельский воздух отзовется и заворожит дуновеньем невидимых крыльев и тайной капелью прозрачных, золотых от солнца трелей.
ИСПУГ
Дети ужинали. На снежной скатерти дремал теплый розовый свет, а расписные яблоки и красная герань расцвечивали грубой здоровой радостью этот бесхитростный уют. Девочки держались как подобает женщинам; ребята по-мужски толковали между собой. В глубине, кормя грудью малыша, молодая мать, русая и красивая, смотрела на них с улыбкой. За окном в саду дрожала звездами светлая ночь, холодная и нелюдимая.
