Урсула ясно видела раскинувшиеся темные ветви деревьев, покрытые листвой, и сквозь их тонкую резьбу великолепное небо летней ночи.
Их тела гармонично сливались в своем движении. Он крепко держал ее за руку, и они шли в обход большой дорогой, чтобы пройти подольше.
Все время ей казалось, что она идет по воздуху и что ее движения легки, как предрассветный ветерок.
Он хотел поцеловать ее еще, — нет, сегодня вечером она не могла больше выдержать такого глубокого, захватывающего поцелуя. Теперь она очень хорошо знала, что такое настоящий поцелуй, и потому ей было трудно возобновить его снова.
В постель она легла с ощущением особой теплоты во всем теле, как наэлектризованная; ей казалось, что кругом нее разлилась новая заря.
Теперь он часто приходил в Кессей, так как мать очень благоволила к нему. В обществе Скребенского Анна Бренгуэн становилась чем-то вроде важной леди и вела себя спокойно, с достоинством, принимая его обращение как должное.
— Дети еще не легли? — стремительно спрашивала Урсула, входя с молодым человеком.
— Они лягут через полчаса, — отвечала мать.
— Значит, не будет никакого покоя, — восклицала Урсула.
— Дети должны пользоваться жизнью, Урсула, — возражала ей мать.
Скребенский казался несогласным с Урсулой. Почему она так требовательна? Но позже Урсула поняла, что и сам он вовсе не был склонен переносить постоянную тиранию маленьких детей.
По отношению к матери он проявлял особую учтивость, на которую миссис Бренгуэн отвечала благосклонным гостеприимством. Девушке нравилось то положение, в которое поставила себя мать. Казалось, было невозможно унизить ее в смысле общественного положения по отношению к кому бы то ни было. Между Бренгуэном и Скребенским отсутствовало понимание. Только изредка они вели легкий разговор, но это никогда не было обменом мнений. Урсула радовалась, глядя, как ее отец отступает и замыкается перед молодым человеком.
Она гордилась присутствием Скребенского в доме. Его безразличное отношение, полное отсутствие интереса и нежелание принять участие в чем-либо, что делалось кругом, раздражало и вместе с тем притягивало ее. Она понимала, что это было одновременно проявлением любви и эгоизма, сочетавшегося с глубокой, молодой жизненной силой.
Испытывая смутное раздражение, она тем не менее бывала очень довольна, когда он праздно бродил по дому, выражая чрезвычайное внимание и учтивость по отношению к матери и к ней самой. Сознание его присутствия в комнате вызывало в ней ощущение особой радости, полноты жизни и какого-то богатства. Как будто она была положительным полюсом, а он током, стремящимся к ней.
