Она ехала молча в его машине, думала, как жить дальше. Он был прав, она чувствовала, он так редко ошибался, и нужно поверить ему, и нужно сделать, как он требует, пусть это и трудно и неприятно. Но она же не возмущается, когда режут фильмы с ее участием, она же не сомневается, что после работы Комиссии ее творчество становится лучше, а не хуже. Чем же так отличается ее личная жизнь, которую кроил и правил на свой вкус ее агент? Ведь что-то же она нашла в этом Диме, когда начала с ним встречаться, значит, снова что-то найдет в нем, значит, снова сумеет влюбиться в него. А если не выйдет, то она же актриса, она справится, а долго это не может продлится. Мир сошел с ума, мир осиротел, растерялся немного, но так не может продолжаться, все вот-вот наладится, станет по-прежнему, и тогда она снова станет прежней и сможет сама выбирать, кого любить, с кем встречаться, и Арфов будет только ворчать, но не противиться. А пока этот тяжелый, переходный период и нужно проявить благоразумие, нужно быть послушной. Бедняга Илья, каково-то ему приходится? Он столько лет плел свою паутину, проникал в самые закрытые комитеты, пил с самыми высокопоставленными людьми – и все ради нее. А теперь нити, глядишь, вот-вот порвутся, все держится только на привычке, но она слабый заслон перед новыми амбициозными девицами и новыми агрессивными политиками. Нужно затаиться, нужно выждать, твердила себе она, и хорошо, что рядом Дима, а не, скажем, Вельд, ведь последний, в отличие от первого внушал ей не скуку, а самый настоящий ужас. А кто может лучше ее нынешнего кавалера предоставить убежище, болото, в котором можно спрятаться, переждать? Она уговаривала себя, она повторяла раз за разом, что Арфов все знает лучше, глядя на его плечо над передним сидением, но все равно отчего-то ныло внутри отвращение. И отчаяние, если разобраться.
Они выехали заранее, а пробки – какое смешное слово из забытого прошлого – исчезли и, она надеялась, больше никогда не повторятся. Вчерашняя толкотня на дороге была словно символом беспорядка, который уже четвертый день властвовал в стране. Подспудно набирал силы и крушил потихоньку, исподволь все связи, которые установились между людьми. Эпоха перемен, переходный период, вспоминались какие-то формулы, но, что они означали, она только теперь начинала понимать по-настоящему.
Даже Комиссия, внешне сохранявшая привычную форму, внутри как-то размякла, словно продавливалась – только пальцем коснись. Вроде бы сидели все те же, уже привычные строгие лица все за теми же длинными белыми столами, все так же пили свою минеральную воду, все так же перекладывали из одной стопки в другую бумаги – то сценарий фильма, то смету, то какую-то еще документацию. Все так же мелькали черные машинописные буквы, исчерченные красными чернилами, все так же поднимались до спора голоса, пронзительные – женщин, глубокие – мужчин, все так же смотрели глаза, большинство из-за стекол очков, и она наблюдала эту картину уже очень много лет, так что знала весь этот ритуал наизусть, но сегодня в нем что-то шло не так.
