В прошлые века изменяющиеся представления о старости систематически не изучались, хотя существуют любопытные материалы, проливающие свет на эту проблему. Так, этнографические материалы XIX-XX вв. дают возможность судить о крестьянских представлениях о старости в России. Устойчивой возрастной границы наступления старости крестьянская традиция не выделяла, хотя, как правило, стариками и старухами считали людей, достигших пятидесятилетнего возраста (Панченко 2005). По мнению А. А. Панченко, для русских крестьян маркером наступления старости зачастую была утрата человеком репродуктивных способностей и полноценности — как в физиологическом, так и в социально-экономическом отношении. Среди очевидных атрибутов старости в российской деревне была и стариковская одежда. «Старики редко имели штаны (ходили в подштанниках), старухи вместо рубах и сарафанов носили глухую одежду типа сарафана без лямок или передники с рукавами... В целом стариковская одежда приближалась к детской по целому ряду признаков: практическое отсутствие половых различий, запрет на новое платье даже в праздники, отсутствие каких бы то ни было украшений, необязательность штанов (для мужчин) и даже перепоясывания и т. д.» (Бернштам 1988, 69).
Обозначения временных единиц в русском фольклоре (Устюжанинова, 2001) также помогают в анализе традиционного понимания старости в русской деревне. Старость часто описывается с использованием лексических единиц: год, лето, век. Выйти из годов, из лет выйти, с лет вышедши, из лет вон — эти выражения семантически близки и означают «состариться, достигнуть конца жизни». «Весь жизненный срок целиком, вся жизнь» описывается словом век, которое проявляется в указанном значении в таких выражениях, как свой век, во весь век, на веку, при веку, и в производном слове вековщина — «срок жизни». Старость, конец жизни описывается выражениями: лета дойдут, года уходят, вековщина кончается.
В фольклорных записях хорошо просматриваются такие характеристики старости как частичная исключенность из общества, постепенное лишение социальных продуктивных ролей, наступающая недееспособность (Устюжанинова, 2001, 3): Я долго в колхозе-то робила, а теперь уж вышла из годов, дак сижу вот дома; Я все на ферме была, дояркой, а года вышли — мне пенсию назначили, не стал больше робит; Рад бы еще побурлачитъ, да, брат, веки изнемогают; Скоро и вековщина кончится, раз не встаю; Сижу дома год годский. Никуда не хожу: остарела.
