Однажды Пушкин стрелялся с Гоголем. Пушкин говорит:
– Стреляй первым ты.
– Как я? Нет, ты.
– Ах, я! Нет, ты!
Так и не стали стреляться.
Лев Толстой очень любил детей. Однажды он шел по Тверскому бульвару и увидел впереди Пушкина. «Конечно, это уже не ребенок, это уже подросток, – подумал Лев Толстой, – все равно, дай догоню и поглажу по головке». И побежал догонять Пушкина. Пушкин же, не зная толстовских намерений, бросился наутек. Пробежал мимо городового.
Сей страж порядка был возмущен неприличной быстротою бега в людном месте и бегом устремился вслед с целью остановить. Западная пресса потом писала, что в России литераторы подвергаются преследованиям со стороны властей.
Однажды Лермонтов купил яблок, пришел на Тверской бульвар и стал угощать присутствующих дам. Все брали и говорили «мерси». Когда же подошла Наталья Николаевна с сестрой Александриной, от волненья он так задрожал, что яблоко упало к ее ногам (Натальи Николаевны, а не Александрины). Одна из собак схватила яблоко и бросилась бежать. Александрина, конечно, побежала за ней. Они были одни – впервые в жизни (Лермонтов, конечно, а не Александрина с собачкой). Кстати, она (Александрина) ее не догнала.
Однажды Пушкин решил испугать Тургенева и спрятался на Тверском бульваре под лавкой. А Гоголь тоже решил в этот день испугать Тургенева, переоделся Пушкиным и спрятался под другой лавкой. Тут Тургенев идет. Как они оба выскочат!..
Лев Толстой очень любил детей. Однажды он играл с ними весь день и проголодался. «Сонечка, – говорит, – а, ангелочек, сделай мне тюрьку». Она возражает: «Левушка, ты же видишь, я «Войну и мир» переписываю». «А-а-а, – возопил он, – так я и знал, что тебе мой литературный фимиам дороже моего «Я»». И костыль задрожал в его судорожной руке.
Однажды Пушкин написал письмо Рабиндранату Тагору. «Дорогой далекий друг, – писал он, – я вас не знаю, и вы меня не знаете. Очень хотелось бы познакомиться. Всего хорошего. Саша». Когда письмо принесли, Тагор предавался самосозерцанию. Так погрузился, хоть режь его. Жена толкала, толкала, письмо подсовывала – не видит. Он, правда, по-русски читать не умел. Так и не познакомились.
Однажды Федору Михайловичу Достоевскому, царствие ему небесное, исполнилось 150 лет. Он очень обрадовался и устроил день рождения. Пришли к нему все писатели, только почему-то все наголо обритые. У одного Гоголя усы нарисованы. Ну хорошо, выпили, закусили, поздравили новорожденного, царствие ему небесное, сели играть в вист. Сдал Лев Толстой – у каждого по пять тузов. Что за черт? Так не бывает. «Сдай-ка, брат Пушкин, лучше ты». «Я, – говорит, – пожалуйста, сдам». И сдал. У каждого по шесть тузов и по две пиковые дамы. Ну и дела… «Сдай-ка ты, брат Гоголь». Гоголь сдал… Ну, знаете… Даже и нехорошо сказать… Как-то получилось так… Нет, право, лучше не надо.
