* * *
Калмыки располагаются около станционных хат. У кибиток их пасутся уродливые, косматые козы. На днях посетил я калмыцкую кибитку (клетчатый плетень, обтянутый белым войлоком). Все семейство собиралось завтракать, котел варился посредине, и дым выходил в отверстие, сделанное вверху кибитки. Молодая калмычка, собою очень недурная, шила, куря табак. Я сел подле нее.
– Как тебя зовут? Сколько тебе лет?
– Десять и восемь.
– Что ты шьешь?
– Портка.
– Кому?
– Себе.
В черновике А. С. Пушкина:
– Поцелуй меня.
– Неможна, стыдно.
Голос ее был чрезвычайно приятен. Она подала мне свою трубку и стала завтракать. В котле варился чай с бараньим жиром и солью. Она предложила мне свой ковшик. Я не хотел отказаться и хлебнул, стараясь не перевести духа. Не думаю, чтобы другая народная кухня могла произвести что-нибудь гаже. Я попросил чем-нибудь заесть. Мне дали кусочек сушеной кобылятины, я был и тому рад.
В черновике А. С. Пушкина:
После сего подвига я думал, что имею право на некоторое вознаграждение, но моя гордая красавица ударила меня балалайкой по голове. Калмыцкое кокетство испугало меня: я поскорее выбрался из кибитки и поехал от степной Цирцеи.
А. С. Пушкин «Путешествие в Арзрум», гл. I
* * *
При входе в бани сидел содержатель, старый персиянин. Он отворил мне дверь, я вошел в обширную комнату и что же увидел? Более пятидесяти женщин, молодых и старых, полуодетых и вовсе не одетых, сидя и стоя раздевались, одевались на лавках, расставленных около стен. Я остановился. «Пойдем, пойдем, – сказал мне хозяин, – сегодня вторник – женский день. Ничего, не беда». – «Конечно, не беда, – отвечал я ему, – напротив».
А. С. Пушкин. Путешествие в Арзрум, II
* * *
Грузинский князь Евсевий Осипович Палавандов вспоминал: «Ежедневно производил он странности и шалости, ни на кого и ни на что не обращая внимания. Всего больше любил он армянский базар – торговую улицу, узенькую, грязную и шумную… Отсюда шли о Пушкине самые поражающие слухи: там видели его, как он шел, обнявшись с татарином, в другом месте он переносил в открытую целую стопку чурехов. На Эриванскую площадь выходил в шинели, накинутой прямо на ночное белье, покупая груши, и тут же, в открытую и не стесняясь никем, поедал их… Перебегает с места на место, минуты не посидит на одном, смешит и смеется, якшается на базарах с грязным рабочим муштаидом и только что не прыгает в чехарду с уличными мальчишками. Пушкин в то время пробыл в Тифлисе в общей сложности дней всего лишь одну неделю, а заставил говорить о себе и покачивать многодумно головами не один год потом».
