Что же он тогда сделал?
Просто уехал к себе на родину, объясняет Паула.
Вернулся, поправляю я, на родину возвращаются.
Ну хорошо, если для тебя это так важно, пусть вернулся, соглашается Паула. Он тосковал и никак не мог привыкнуть к климату. Под конец я сама еле-еле его выносила.
Климат?
Вот ты, спрашивает Паула, ты можешь себе представить, что живешь с человеком, который круглые сутки готов рассуждать об «отечестве»?
Ясно: проблемы взаимопонимания.
Феликс говорил, что если мне претит мужское начало в слове «отечество», то я должна называть его «родной страной», «метрополией». А у метрополий бывают одни только колонии. Что, прикажете мне считать себя колонией?
Он понимал тебя?
Язык он знал превосходно. Но если посмотреть правде в глаза, то он вовсе и не покидал это свое отечество. В конце концов, приехал сюда как стипендиат и в любое время мог вернуться.
Он тебя раздражал.
Меня раздражало его отношение к собственной национальности — он принимал ее как должное, говорит Паула. А я вот принимаю только свой родной язык.
Может быть, вставляю я, мы не испытали пока тоски по стране, в которой родились, потому лишь, что ни разу всерьез с нею не разлучались?
Разве что выезжали куда-нибудь по неккермановским путевкам[2], говорит Паула.
Ни разу всерьез с нею не разлучались, повторяю я и мысленно вижу, как она пьет мой кофе и хвалит мой домашний джем. Вот у эмигрантов нет обратного билета. Слушай, а когда я говорю «эмигранты», ты кого себе представляешь — отцов или матерей?
Отцов.
Значит, все-таки мужское начало.
Само собой, говорит Паула, или ты почерпнула из наших учебников по истории другие сведения?
А как насчет родины?
Не могу вообразить, говорит Паула, чтоб меня тянуло на родину. А ты?
Как хочешь, а у меня на душе было бы неспокойно. Просто так взять и собрать чемоданы? Я бы, наверное, еще подумала, хотя нет-нет да и мелькает пугающая мысль, что, скорей всего, давно пора это сделать.
Она сможет жить где угодно, настаивает Паула. Я упрекаю ее: Хочешь, мол, увильнуть от размышлений, сбежать, смыться.
Ты облегчаешь себе жизнь, говорю я.
А ты? — опять спрашивает Паула.
Я?
Да, ты. Ты хоть раз задумывалась об этом серьезно?
Пора защищаться. И я защищаюсь — что-то признаю, с чем-то соглашаюсь. Но Пауле этого мало, она еще со мной не разделалась.
Ты играешь, объявляет она, на самом деле ты просто-напросто играешь понятиями, не делая никаких выводов.
1
Я уверена: не приди она к этому выводу, я бы не стала о ней писать. Уж от нее-то я ничего подобного не ожидала.
