Когда умер Виннету[10], девочка в слезах бросилась на кровать, хотя стояла зима и в спальне не топили. Уроки Паула делала на кухне.
И до сих пор, когда умирает Криста Т.[11], у нее тоже всякий раз перехватывает горло. Объективную оценку книг, которые она предлагает купить для библиотеки, по ее словам, можно заимствовать из «Франкфуртер альгемайне».
Ей придется растолковать коротышке советнику, что значит объединить несколько приходских библиотек в одну городскую.
Кукла такая нарядная. Зачем ты ее раздеваешь? — слышит она голос зятя.
Мать на кухне выпотрошила и зажарила рождественского гуся.
Когда Паула перебирается в Д., новое здание уже готово.
Фройляйн Фельсман выписывала католическую газету и хорошо знала о существовании Михаэльсбунда[12]. Намерения у Паулы с самого начала были наилучшие.
Встречают ее с полным пониманием, приглашают познакомиться с отцами города. На сей раз и обер-бургомистр не увиливает. Его секретарша заказывает столик, и Паула угощается жарким по-цыгански, которое ей усиленно рекомендует приходский священник.
Наши фонды, говорит он, составляют ныне около шести тысяч томов, включая книги, хранимые в ящиках.
Третья утренняя беседа с Паулой
Начинается день: переставляю стол к окну, пододвигаю туда же два стула; я уговорила себя встать, одеться, сварить кофе. Фильтр прохудился. А потом вдруг рядом оказывается Паула, выкуривает мою первую сигарету, ведет себя как дома.
Мне ничего не остается, кроме как достать из посудомойки еще один прибор.
Ты всегда была склонна к покорности? — спрашивает Паула, подставляя свою чашку.
С чего бы это мне быть покорной?
Наливаю кофе.
Гуща в конце концов достанется мне, Паула ее не выносит.
Мы ведь не неуязвимы, говорю я.
Ну разве что если вовремя смоемся, говорит Паула.
И нигде не иметь корней?
Пустить корни, объясняет Паула, значило бы стать на якорь, осесть.
У дерева есть корни. Как же дерево убежит?
Мне по душе образ дерева. За него можно ухватиться.
Съежиться, пригнуться, спрятаться, не подчиниться, говорю я, а в голове мелькает: без страха и упрека.
Нет, сняться с места, упрямо возражает Паула.
Лучше бы мне сегодня спокойно позавтракать одной.
По милости Паулы я становлюсь колючей, задиристой.
Куда? — спрашиваю. Может, в Д.? Смех по утрам так утомителен.
А почему я должна была бояться Д.? — удивляется Паула.
Да и в Киле тоже нечего было бояться. Может, разве только в Нью-Йорке.
Д. был тебе знаком?
Провинциальная тишь да гладь. В Д. не затеряешься.
