— И о чем пишешь, Неесенин? — Колесников не оставлял попыток хоть как-то разогнать обуревавшую его скуку.
— О разном. О нас. О том, как мы служим.
— Чего, писателем хочешь стать?
— Ну да, а чего? — Маврин отложил ручку. — Отслужу, поступлю в Литературный институт.
— Да кому ты там на хрен нужен? — снова подал голос Тимофеев.
— А чего такого? Я и до армии в местную газету писал. Мне главный редактор говорил, что у меня способности есть, только жизненного опыта не хватает. А теперь у меня и жизненный опыт есть.
— Да, заворачивать портянки, это офигеть какой большой жизненный опыт, — усмехнулся Тимофеев. — А насчет способностей? Наврал тебе твой главный редактор.
Серегин дочитал письмо от любимой девушки Оли, аккуратно убрал его в конверт и спрятал в карман гимнастерки.
— Не скажи, есть у него способности.
Все посмотрели на него, ожидая продолжения. Серегин не заставил себя долго ждать.
— Саня мне письма Оле писать помогал. Так она за эти письма меня до сих пор любит и ждет. Говорит, что всем ее подругам парни из армии полную фигню пишут, а я как настоящий поэт.
— Все они так говорят, — возразил Тимофеев. — Рано или поздно сам в этом убедишься.
— Слушай, Фурункул, — раздался ленивый голос Котлеты, — вот что ты за человек? Сколько я тебя знаю, ни одного хорошего слова от тебя не слышал. Лишь бы все обосрать. Как тебя с таким характером в учебке не прибили?
— Кишка тонка.
— Да не, — усмехнулся Серегин. — Просто всем западло было кулаками прыщей касаться. Заразиться боялись.
— Можем это проверить прямо сейчас, — предложил Тимофеев. — Или ты тоже заразиться боишься?
— Да лень просто.
— Тогда лежи и молчи.
Колесников предложил сигарету Маврину, закурил сам и вернулся к прерванному разговору.
— Слушай, вот ты говоришь, что пишешь про то, как мы служим. А думаешь, это кому-нибудь интересно?
— А почему нет? Мне вот всегда интересно читать про других людей. Особенно если там правду пишут.
— Да я не об этом, — Колесников наморщил лоб, пытаясь сформулировать мысль. — Ну, вот смотри. Мне вот не интересно, как я служу. Как все мы здесь служим. Почему же это может быть интересно кому-то другому? Ну, я еще понимаю тем, кто меня знает лично. А тем, кто меня вообще не знает?
Маврин глубоко затянулся и сквозь очки посмотрел на Колесникова.
— В этом и заключается суть литературы, — глубокомысленно произнес он, — делать незнакомых людей — знакомыми. Это Лев Толстой сказал. По-моему.
Оба замолчали, обдумывая мысль писателя. Тишину нарушил Серегин.
