Нефертити. «Книга мертвых» | страница 6
И наконец, моя Танеферт, сердце мое, с волосами, черными, как безлунная ночь, прямым носом и миндалевидными глазами. Прости, что покидаю тебя. Даже если я больше ничего достойного в жизни не совершил, то по крайней мере создал эту семью. Моих славных девочек. Пусть они вернутся ко мне в конце этой истории. За это я совершу какое угодно воздаяние богам. Только покидая любимых, можно понять, как они тебе дороги.
По привычке и следуя своему методу, все последующее время я буду вести дневник. В конце каждого дня или ночи стану записывать, что мне известно, а что — нет, заносить туда улики, вопросы, головоломки и загадки. Я буду писать, что пожелаю и что думаю, а не то, что мне следовало бы писать. Если же вдруг со мной что-либо произойдет, этот дневник сможет уцелеть как свидетельство и вернуться домой, как заблудившийся пес. И не исключено; разрозненные детали и мелочи, неувязки и явные несоответствия, факты и домыслы, из которых складывается история преступления, приведут к успешному, упорядоченному и, возможно, разумному, логичному, блестяще выведенному заключению. Но так не получится. По опыту знаю, улики так легко воедино не складываются. Они представляют собой полный хаос. Поэтому в своем дневнике я буду записывать отклонения от темы и неподходящие мысли — неотшлифованные, абсурдные и непонятные. И посмотрю, что они мне скажут, не проступят ли из остатков улик (ибо, как правило, я имею дело с невосполнимыми потерями) очертания правды.
А затем я проделал самое трудное. В тончайших своих льняных одеяниях и с сумкой, в которой лежали мои документы, я обратился с краткой молитвой к домашнему богу. С необычной искренностью (поскольку он знает о моем неверии) я помолился ему, прося защитить меня и мою семью. Затем обнял дочек, поцеловал Танеферт (она вновь коснулась ладонями моего лица), обул старые кожаные сандалии и дрожащими руками закрыл дверь своего дома и своей жизни. Я отправился навстречу будущему, в котором не было ничего определенного, один риск. Мне стыдно это писать, но я чувствовал себя как никогда живым, невзирая даже на разбитое сердце.
2
Великие Фивы, ваши свет и тени, ваши продажные дельцы и болтливые толпы, ваши торговые лавки и дорогие дома; ваши отвратительные убогие трущобы и молодые нарядные красавицы; ваши преступления, несчастья и убийства. Я никогда не мог понять, ненавижу или люблю вас. Но я хотя бы вас знаю. Поверх низких крыш соседних домов я вижу голубые, золотые, красные и зеленые фасады храмов, их колоннады и пилоны, освещенные солнцем. Священные сикоморы растут вокруг них как темно-зеленые свечи. Фруктовые деревья и тайные сады. А рядом с ними — груды хлама между темными хибарами и в опасных переулках. У стен роскошных вилл и громадных дворцов и храмов расползлись лачуги, сооруженные из отходов и обломков, оставленных богатыми, и множество народа влачит в них жалкое существование. Ниши домашних богов, на каждом блюде ежедневное приношение. Говорят, что в этом городе богов больше, чем смертных. И я этот сонм богов не выношу. Эгоисты в своих храмах и на небесах. За слишком многое им, смакующим наши страдания и невзгоды и пренебрегающим мольбами наших сердец, слишком за многое надо ответить. Но это богохульство, и я должен скрывать свои мысли — хотя и пишу это здесь, а читающий должен оценить мое глупое доверие.
