— А что же я могу сделать по-твоему? — спросил он меня в упор. — Мучиться потом, что не снята карта ледника — основная цель нашей экспедиции? Оставить на леднике одного Загрубского?
— На что же ты раньше рассчитывал? — спросил я. — Не понимаешь что ли, как будет без тебя трудно.
— Кто мог предвидеть эту историю с носильщиками…
— Три года! — сказал я с отчаянием. — И отказаться от восхождения, когда, наконец, мы добрались до этой проклятой вершины.
Валентин молча смотрел вверх по леднику.
Вот сейчас, когда я пишу эти строки, мне стоит только закрыть глаза, и снова отчетливо возникает сверкающая белизна хан-тенгринского хребта, его гигантские горы, могучий строй великанов-шеститысячников. От подножия и до вершин — холодный блеск снега и льда. И только в самом конце этой шеренги великанов самый гигантский, самый могучий — мраморный пик Хан-Тенгри.
Как зачарованный, смотрел Гусев на эту картину.
— Нет, догнать вас не удастся, — сказал он, отвечая собственным мыслям, и передернул плечами, словно стряхивая с себя оцепенение.
* * *
— Сегодня же во что бы то ни стало оторваться от топографов подальше, — решил Сухорецкий.
Поэтому, увидав, что мы возвращаемся с ледника, он приказал готовиться к выступлению.
Несмотря на сильную усталость, я принялся укладывать свой мешок.
На солнце набежали облака. С запада появились тяжелые тучи, пошел мелкий снежок. Мы натянули штормовые куртки, взвалили на спины тяжелые рюкзаки. Сухорецкий в последний раз условился с Гусевым и Загрубским о маршруте и встрече на леднике.
— Если надо будет — действуй как начальник спасательного отряда, — сказал он Валентину.
Все старались держаться как можно бодрее, словно ничего не случилось.
— Ну, ни пера вам, ни пуха! — говорил Николай Николаевич. — От всей души желаю удачи… Будьте только поосторожнее…
Он долго тряс мою руку, потом вдруг сказал:
— А ну, почеломкаемся напоследок! — и заключил каждого из нас в свои широкие объятия.
Я подошел к Гусеву.
— Ну, прощай, — сказал я, — следи за вершиной. Может, увидишь нас на макушке.
— Смотри, не скатись… — ответил он, стараясь шутить. — Помни, мы связаны веревкой. Без тебя я в Москву не вернусь.
— В случае чего, зайди к моей матери, — сказал я ему.
Гусев поглядел мне в лицо своими упрямыми глазами.
— Я уверен, что все будет хорошо…
— Ну, хош! В добрый час! — крикнул Сухорецкий и, повернувшись, большими тяжелыми шагами пошел вперед.
Простившись с Горцевым, я быстро догнал товарищей. Через несколько минут лагерь и провожающие скрылись в снежной мгле.
