«Яркую иллюстрацию положения офицерства дают рапорты трех офицеров 43-го Сибирского полка, в которых они ходатайствуют: двое – о зачислении в резерв и один – о разжаловании в рядовые. Офицеры указывают на невозможность принести какую-либо пользу при данных условиях и слагают с себя ответственность за свои части в бою. “Служба офицера превратилась в настоящее время в беспрерывную нравственную каторгу…” – пишет один из офицеров…»{414}. Как отмечалось в докладе комиссаров 11-й армии, «бросалось в глаза, прежде всего, невозможное положение офицерского состава, бессильного, не признаваемого солдатами, третируемого ими и лишенного возможности реализовать свои полномочия. При большой ответственности офицерство оказалось лишенным прав не только командных, но зачастую и многих гражданских, как, например, свободы слова. Всякий призыв с их стороны к солдатам к исполнению своих обязанностей, вообще все, что шло вразрез с инстинктами и пожеланиями шкурных элементов армии, встречается последними резко враждебно, причем нередко раздавались угрозы расправы оружием. И это были не простые угрозы»{415}.
В итоге последний военный министр Временного правительства А. Верховский констатировал: «Офицеры требуют исполнения своего долга перед Родиной – идти на смерть, видя в этом спасение страны, солдаты, сбитые с толку пропагандой, не понимают, за что они должны умирать… взгляд солдата на офицера как на своего врага, заставляющего его “бессмысленно” умирать, не меняется…»{416}
«Офицеры не понимали дилемму социалистов, – отмечает П. Кенез, – для них все, что противоречило интересам войны, считалось предательством»… и «старая ненависть слуг к господам, крестьян к помещикам вылилась на офицерство. Ни Советы, ни Временное правительство не агитировали солдат против командования, ненависть не нуждалась в этом. С первых дней революции солдаты не повиновались, а иногда убивали своих офицеров, таких случаев становилось все больше и больше. Солдаты – крестьяне в форме видели в своих начальниках уменьшенные копии эксплуататоров, сторонников ужасной войны, препятствие революции, которая должна принести избавление от страданий. Офицеров воспринимали, как контрреволюционеров даже до того, как они стали отрицать цели и задачи революции»{417}. Офицеры стали «“козлами отпущения” за чужие грехи, и поэтому, – заключал Керенский, – они уже не могут держаться вне политики»{418}.
Последней каплей, окончательно расколовшей армию, стал корниловский мятеж. После него, по словам Керенского, «во всех подразделениях началась охота, издевательства, уничтожение офицеров. На всем протяжении фронта солдаты самовольно арестовывали офицеров, сами оглашали обвинительные заключения…, выбирали новых командиров, устраивали военно-революционные трибуналы… Все офицеры превратились в «корниловцев», то есть реакционеров»
