Нет. Моя интерпретация точно промазала. Зацепило что-то другое. И ещё его реакция — желание скрыть правду, желание затаиться. Желание спасти себя? Словно, я общаюсь не с самим клиентом, не с его личностью, словно кто-то между ним и мной, тот, кто защищает, тот, кого безопасно можно использовать для помощи.
Я потряс головой и мысленно подвёл черту: итак, что мы имеем? Во-первых, клиент врёт о своих переживаниях. Во-вторых, возможно, клиент врёт о целях терапии. В-третьих, скорее всего, клиент не тот, за кого себя выдаёт. Массаркш, что здесь вообще происходит и что здесь делаю я?!!
Это была необычная терапия. И все в ней было необычно. Алексей не поставил какой-либо запрос. На мои настойчивые попытки сформулировать хоть какую-либо цель, он отвечал: «Давайте просто пообщаемся, мне нужно поговорить». С другой стороны, он продолжал мне врать. Многие моменты он сознательно искажал. И, если в самом начале он пытался сдерживать свою мимику, то потом, по всей видимости, расслабился. Мои интерпретации всё чаще и чаще вызывали у Алексея мимические реакции, которые можно было бы объяснить как «злость». Однако вслух он проговаривал совершенно другое и пытался произвести впечатление довольства и благости. Всё чаще он просто улыбался и молча слушал меня. Происходило что-то запредельно странное.
— ...Я помню такое место: «задомие», — однажды внезапно сказал он с грустной улыбкой. — Это просто место за домом. Мы жили в обычной пятиэтажной хрущёвке, с одной стороны дома была дорога и площадка, а с другой погреба и гаражи. Там было не прибрано и очень странно. Я редко ходил туда.
Алексей на мгновение замолк и тихо произнёс:
— «Задомие»... — он улыбнулся. — Там всегда можно было найти что-нибудь интересное: гайка, голова куклы, большая ржавая шестерня... А однажды мне попался здоровенный подшипник — целое богатство!
Алексей все дальше и дальше погружался в свои воспоминания и со спокойным интересом рассказывал мне про них то. Это была его «шкатулка с драгоценностями». Яркие картинки у него перед глазами.
И во время этих рассказов я чувствовал себя очень грустно, к горлу подкатывал комок, а в груди щемила тоска. Чувствовалась какая-то обреченность, безысходность.
— А ещё, странная вещь, я сейчас не могу вспомнить, было ли это на самом деле или только сон? Нет, я, конечно, могу понять, что когда мне приснились тогда фашисты, то это точно сон был. Но, чёрт возьми, сейчас это вспоминается как нечто реальное, и я задумываюсь: а было ли это на самом деле?
