Царь-то царь, а на душе скверно от таких мыслей, и надо бы ему на другую волну перебраться, более позитивную, и ему это, похоже, удаётся. Приметил, как навстречу быстро приближается женщина, празднично одетая, а её свежее лицо, подрумяненное утренним морозцем, выглядит особенно мило, такое бывает только у молодых и здоровых женщин. Но когда она приблизилась, от неё пахнуло лёгким запахом дорогих духов. Егор в лёгком смятении на какой-то миг залюбовался ею, и у него неожиданно возникла шальная мысль и неудержимое желание, обнять незнакомку и поцеловать её в холодные губы, отогреть их долгим поцелуем. «Возможно, – думал он, – если она добрый человек, то должна принять поцелуй незнакомца за новогодний сюрприз и шибко не обидиться, но от испуга, наверное, ругнёт его нехорошими словами, и правильно сделает. Ему-то больно от этого не будет». Однако женщина интуитивно уловила намерение незнакомца, его желание нарушить её суверенитет, и, не сбавляя хода, она чуть отклонилась в сторону, ускорила шаги. Егор с досадой оглянулся и увидел, как она часто семенит и поскрипывает в сапожках по стылому снегу, удаляясь от него в предрассветный сумрак новогоднего утра, и обиженно подумал: «Ба-атюшки светы! Как-а-я выбражуля-я! А раз так, ходи теперь целый год нецелованной, и губы твои, возможно, никто, как я, не отогреет, так и останутся холодными!» Но тут неожиданно, будто из глубин сознания, раздалось укоризненно участливое и спокойное предостережение Ангела-хранителя: «А ты, Егорушка, окстись, грешник неприкаянный, что поддался искушению лукавого и вознёсся в дебри прелюбодеяния! А ну-кось, раб Божий, сковырнись оттудова, из облаков-то, и припади с нательным крестом к земле-матушке, и кайся, кайся в своём грехе, и прощён будешь». Как нашкодивший ребёнок, понуро склонив голову, смиренно слушает Егор своего Ангела-хранителя и соглашается с ним, хотя очень хочется ему возразить, но сдерживается. Много раз он милостиво спасал Егора от неминуемой гибели и от других несчастий, и тот любил своего Заступника, втайне надеялся на его спасительную поддержку в будущем и никогда ему не перечил. Грешно было.
В лёгкой печали Егор незаметно подошёл к своему дому, и тут его поразила неожиданная мысль. Он, замедлив шаг, задумался. Ну почему много лет рядом с ним нет человека, способного в тягостные моменты скромно помолчать или ненавязчиво вести интересную беседу? И разочарованно сам себе ответил: да потому, что в его возрасте друзей чаще теряют, чем ими обзаводятся. Всего-то. Тоскливо посмотрел на окна своей квартиры в большом доме и удивился. Из тусклого окна его комнаты, сквозь задёрнутые шторы, чуть пробивался свет. Странно. Есть повод для размышлений, как говаривал когда-то в подобных случаях незабвенный Штирлиц. Дело в том, что его жена уже около месяца лежит в больнице, а до этого после операции пролежала столько же, и он измаялся от мужского одиночества, поэтому невольно и стал приглядываться к незнакомым женщинам. И не следует его за это осуждать. Конечно, у них с женой с молодых лет тоже была прекрасная, взаимная любовь, да и осталась, только за прожитые годы превратилась она в укоренившуюся привычку и стала их образом жизни. Яростно полыхавший огонь их любви незаметно угас, но ещё какое-то время слабенький отсвет от того огня будет чуть заметно трепыхаться между ними и совсем погаснет только при их кончине. Такая вот судьба им выпала, и ничего с этим не поделаешь.
