Страна терпимости (СССР, 1951–1980 годы) | страница 25
И девчонки – на безопасном расстоянии, конечно, – во все глаза смотрели на людей, бродивших за проволокой. Они пытались распознать, кто из них воры и убийцы, а кто политические. Но люди на вид были самые обыкновенные и какие-то одинаковые. Может, из-за одежды? Одеты все были в темно-серые бушлаты, в ватные, стеганые, тоже серого цвета штаны и потертые шапки-ушанки. Редко у кого уши шапки были задраны вверх и торчали, как волчьи. Постепенно страх и любопытство сменились жалостью. Тем более никаких враждебных действий со стороны заключенных не проявлялось. И девчонки бочком-бочком стали подходить ближе. Ксеня не помнила, как это началось: то ли кто-то из заключенных попросил, то ли кто-то из девчонок первой догадался, что там, за проволокой, хотят есть – но теперь они приходили не с пустыми руками. Чаще всего они перебрасывали за проволоку хлеб, иногда вареный картофель или вареные мороженые яйца. Один раз Ксеня бросила даже пачку «Беломора».
Ей не повезло. Обычно отец покупал несколько десятков пачек и складывал их на гардероб. Эта злополучная пачка лежала на самом краю, и Ксеня даже табурет не поставила, чтобы достать ее. Тогда она увидела бы, что пачка одна, и не стала бы ее трогать. А тут она поднялась на цыпочки и зацепила папиросы поварешкой. Пачка упала. Вечером, вернувшись с работы, отец привычно поднял руку, пошарил по гардеробу…
– Фу ты, черт! Куда она закатилась? – он поставил табурет, встал на него – тот жалобно скрипнул от тяжести – рассмотрел пыльную поверхность, где лежали разные слесарные инструменты.
Ксеня как раз готовила уроки, искоса наблюдая за его действиями.
– Нету. Странно! Я хорошо помню, что оставалась одна пачка. Павлина! – позвал он мать и, еще раз недоверчиво глянув наверх, грузно спрыгнул на пол.
Мать сказала, что не брала, что ей вообще нет дела до его папирос. Отец озадаченно хмыкнул и повернулся в сторону Ксени. Она напряглась спиной, ощутив его взгляд.
– Значит, ты взяла. Больше некому. Ну-ка, повернись! – его тон не предвещал ничего хорошего.
Ксеня повернулась вместе с табуретом.
– Ну-ка, встань! Посмотри мне в глаза. Куда ты девала папиросы? – его глаза, обычно голубые, приобрели стальной оттенок.
Ни жива ни мертва Ксеня дерзко вскинула нос.
– Вот еще! Я не брала.
Но отец уже начал расстегивать тяжелый ремень на брюках: он не верил дочери. И у него были к тому основания. Слишком много запретов существовало для Ксени, особенно по части знакомств, которые она заводила, как выражался отец, с кем попало. Родителям нравились тихони, а Ксене наоборот – неслухи и сорванцы. Она терпеть не могла маменькиных сынков и дочек, с ними было скучно. Запреты ограничивали ее самостоятельность. А Ксеня с первого класса в Минусинске, приходя из школы домой, самостоятельно обедала, подогревая на керосинке остатки ужина, покупала хлеб и выполняла другие мелкие материны поручения.