— Жлобина! — сказал Миша-ангел. — Еле выпросил. — И взял Егошу за руку.
…Они стояли в прихожей огромного старинного особняка, наверх вела широкая лестница, крытая ковром, по бокам стояли вазы с цветами.
— Ну, топай! — сказал Миша-ангел и даже подтолкнул Егошу в спину. — Не трусь! Храброго пуля боится, храброго штык не берет!
— Ты действительно хорошо учился, — Егоша вздохнул и пошел к лестнице.
Он шел по лестнице, и лестница все время менялась, ковер сменили высокие мраморные ступени, по краям которых стояли статуи, а потом это уже была металлическая лестница, узкая и без перил. Наконец Егоша очутился перед высокой дверью.
— Номер? — раздался сухой голос.
— Три миллиарда первый, — сдавленно сказал Егоша.
Дверь отворилась внутрь. Перед Егошей стоял человек очень высокого роста, гораздо выше Миши-ангела, и смотрел на него сверху вниз чуть выпуклыми глазами, напоминающими глаза Миши-ангела. Он повернул и пошел вглубь, Егоша пошел за ним. Помещения, по которым они проходили, напомнили Егоше зал суда. Сначала они показались Егоше какими-то необъятными, грандиозными залами, а потом чем-то тесным и узким. В центре одного было небольшое углубление, не такое, как яма, в которой сидел несчастный Ив-Ив, но все-таки углубление, и когда человек знаком указал Егоше туда спуститься, Егоша испугался. Из центра углубления с пластелиновой мягкостью выступило сидение, и Егоша понял, что должен сесть. Он сел.
— Может, хочешь воды? — спросил Высокий.
— Да, пожалуйста, — сказал Егоша. — Воды.
Высокий протянул ему стакан с водой. Егоша выпил.
Тут появились еще люди. Они расселись вокруг на подобным же образом, как у Егоши, появившихся сидениях и теперь возвышались над Егошей и внимательно его рассматривали. Егоша был очень взволнован, настолько взволнован, что все расплывалось перед его глазами, он заметил только, что все они были ниже того, кто первым его встретил, но тоже довольно высокие. И лишь один почти такой, как Егоша, — с длинной бородой, в свитере и джинсах.
— Если позволите, я повторю свое прежнее мнение, — сказал Высокий. — Потому что я остаюсь при своем прежнем мнении. Его понятие о справедливости — это клише. Все знания и опыт в какой-то момент теряют динамику, способность к изменениям и превращаются в застывшие клише. Нет человека, исключая подвижный период юношества, который бы не застрял в этих дебрях.
— Клише тоже выбирают по склонностям, — раздался голос.
— Да, — поддержал его кто-то.
