– Нет, нет, – оправдывался он, закрывая голову руками от новых ударов, – я не Гитлер.
Они кричат, они что-то говорят друг другу, но Теодор не может понять ни слова из их речи.
– Да слушай, он это! Точно. На фото видел. Одно лицо.
– Да нет. Не Гитлер вроде.
– Ох, пропустим паскуду. Не верю я, что он застрелился. Трус он. Пока жареным не запахло, в бункере прятался. А сейчас наверняка смылся. Не будет он в себя стрелять. Шкуру свою спасает. Вот это он и есть, наверное. Думал, замаскировался.
– Так если он замаскироваться решил, чего же тогда усы не сбрил?
– Усы? Может, так пересрался, что забыл. Жень, переведи ему, что мы его повесим. За яйца.
– Слушай, Жень, вот ты человек грамотный, книжки ихние читал. Я слышал, что Гитлер в анкете, в графе: «профессия» чертил: «писатель».
– Чего, он, правда, так писал? Это что, он себя, как Лев Толстой, считал? Я тебе сейчас, сука, покажу Льва Толстого! Что он там вякает? Переведи.
– Он просит, чтоб его не били. Очень просит.
– Ладно, забьем еще гада. Потом окажется все-таки, что это Гитлер. Он живым нужен. А то по башке получим.
Глава сорок девятая
Для круглого счета
Тягунов вел счет изнасилованным немкам. Он вошел в кураж. Последняя была особенно хороша. Красивая. И среди немок есть красивые. Она совсем не сопротивлялась. Плакала только. Но она без слов поняла все, и сама стала раздеваться. Она торопилась раздеться, видимо, боялась, что иначе он убьет ее. Когда, уходя, Тягунов взял автомат, немка испуганно вскинула руки, видимо, думая, что он все-таки выстрелит. Может быть, увидев Гелли, Тягунов не тронул бы ее, но он обнаружил ее рядом с убитыми людьми в немецкой форме. Она, плача, прижималась к ним, уже мертвым. «Это фашистское отродье плачет, что убили их, а не меня».
Когда он уже сорвал с Гелли платьице, в дом, услышав детские крики, вбежал Дмитриев. Увидев, что происходит, он выхватил пистолет из кобуры.
– Очумел совсем?! Отойди от ребенка! Что ты творишь, сука!
– Ребенок…Ты видел, как эти дети в нас стреляют?! Леху вчера убили, из-за угла. У него двое детей, дошел до Берлина, а его здесь – в спину. И кто? Мальчишка. Десять лет, не больше. Какие они дети?! Это нелюди, отродья фашистские.
– Отойди от ребенка! – повторил Дмитриев. – Я сообщу о том, что увидел. А там пусть решают. Отдавать тебя под трибунал или нет. Я бы отдал. Мы зачем сюда шли?! Чтобы детей насиловать?! Чем мы тогда лучше ублюдка Гитлера?!
– Хорошо, хорошо, – согласился Тягунов.
