Впрочем, до сих пор не умолкают голоса с критикой этого шага как непоследовательного и ошибочного – но это голоса тех, кто не сумел в своей душе провести водораздел между Богом и миром, между церковью и политикой…
Сразу же после освобождения патриарх Тихон обратился с рядом посланий к верующим, которые были опубликованы в советской печати. Так, в послании от 15/28 июня он заявил:
«Я, конечно, не выдавал себя за такого поклонника Советской власти, каким объявляют себя церковные обновленцы, но зато я и далеко не такой враг ее, каким они меня выставляют… Я решительно осуждаю всякое посягательство на Советскую власть, откуда бы оно ни исходило. Пусть все заграничные и внутренние монархисты и белогвардейцы поймут, что я Советской власти не враг».
В послании от 18 июня/1 июля патриарх заявил, что осознает «свою провинность перед Советской властью», выразившуюся в ряде «активных и пассивных антисоветских действий».
«Мы, – продолжает патриарх, – по долгу христианина и архипастыря – в сем каемся и скорбим о жертвах, получившихся в результате этой антисоветской политики… Мы осуждаем теперь такие действия и заявляем, что Российская православная церковь аполитична и не желает отныне быть ни «белой», ни «красной» Церковью. Она должна быть и будет единою, соборною, апостольской Церковью, и всякие попытки, с чьей бы стороны они ни исходили, ввергнуть Церковь в политическую борьбу должны быть отвергнуты и осуждены».
Возможно, с политической точки зрения, патриарх Тихон и проявляет непоследовательность, осуждая прежние действия, которые в свое время и в иной ситуации были совершенно правильны и принесли ценные духовные плоды. Но в такой «непоследовательности» оказалось больше смирения, больше любви и верности Христу, Церкви и своему народу, чем в негибком и упорном политическом ригоризме. Церковная же его позиция была безупречна и прежде и теперь. Подавляющее большинство верующих сердцем поняли это и приняли решение патриарха с одобрением и радостью.
Для христианского сознания главный вопрос, связанный с революцией, есть вопрос о допустимости насилия, вопрос о том, при каких обстоятельствах и во имя каких целей может быть проливаема человеческая кровь? Приняв на себя еще при императоре Константине полноту духовной ответственности за мир, «лежащий во зле» (I Ин., 5: 19), Церковь не могла встать и никогда не вставала в отрешенную позицию «непротивления злу насилием». Но когда в конкретных обстоятельствах нужно
