– О какой близости ты говоришь? О чем ты, я не могу даже представить это в самом кошмарном сне. Твоя власть держит меня за горло мертвой хваткой и она уже настолько придушила все, осталось просто физическое дыхание, только не умереть, здесь, в этой грязи, у твоих ног.
– Как всегда, Сондрин, ты совершенно не имеешь понятия о возможностях своего тела. Ты не знаешь себя и, поверь, ты даже не имеешь понятия или, вернее сказать, не уверена в том, как ты можешь поступить в той или иной ситуации. Просто потому, что у тебя нет такого опыта. Надо пробовать.
– Нет. Я не хочу, не хочу, я хочу тепла, ласки.
– Ты? Ласки? Да тебя будет коробить и рвать от слюнявых поцелуев на третий раз.
– Пусть, пусть это будет на третий раз, но меня не будут хлестать в грязном подвале плетью, я не буду брошенной, с растерзанной душой, я буду знать, что хоть кому-то нужна, просто потому, что я есть и что я вот такая. Ты сломал во мне все то, что восхищалось тобою, что верило тебе, я была уверена , что ты никогда не причинишь мне боль, а ты…
– Достаточно жалеть себя… – он прервал ее тираду резким голосом. – Твои поступки должны были наказываться совсем по другому, и, поверь, я готов был сделать гораздо более жесткие шаги, но Альфред… Как всегда, не могу понять, почему он на твоей стороне, уговорил меня быть с тобой более лояльным. Но я бы поступил совсем по-другому, и скорее всего, еще поступлю. Сознаюсь тебе – я люблю причинять боль… Сильно, хлёстко, жёстко и безжалостно. Например, хочу, чтоб ты стояла лицом ко мне. Это позволяет мне насладиться твоими слезами, твоим искаженным болью прекрасным личиком, в полную силу слышать твои крики, стоны, всхлипы, рыдания. Я хочу довести тебя до совершенно нестерпимой боли, до твоего физического предела, до струйки крови, которая потечёт по твоему подбородку из искусанных губ, чтоб ты в полной мере поняла, что можно, а чего нельзя делать находясь рядом со мной, – его губы исказились в презрении.
– Это называется «более лояльным»? – она расплакалась и стала заикаться, слезы текли по щекам.
– Да, это так называется, но я дам тебе немного, чтобы ты совсем не сломалась. Знаешь чего я еще хочу? – он вновь присел рядом с ней, протянул руку к лицу, убирая волосы, затем жестко взял за подбородок, направляя взгляд на него. – Мне так хочется сорвать с тебя все эти тряпки и долго, жестко насиловать, долбить членом, рвать твою тугую плоть, шелковую кожу, чтобы не осталось ничего в твоей упрямой голове, чтобы эта страшная первобытная жестокость стерла все твои мысли, как вода стирает надписи на песке, а потом медленно, по капле заполнить твое чистое сознание своим, все закоулочки, все артерии, чтобы в каждой из них текла моя кровь, моя сущность.
