Современный эзотерический поэт Леонид Володарский так эту идею излагает в стихотворении «Имя и судьба»:
«Имя потянет судьбу за собой
С планов небесных в реальность земную.
Имя есть тайна. Я к тайне ревную»
[32, с. 8].
Но нам из опыта известно, что одно и то же имя принадлежит множеству самых различных по душевному складу и судьбе людей. Они могут менять имя. Парадоксальным образом также получается, что личностные типы мужчин и женщин совершенно отличаются друг от друга, так как у них разные имена. Скорее всего, в случае с «теорией имени» Флоренского, мы имеем дело с одной из форм магически-феноменистской причинности – «реализмом», при котором имена могут считаться материально связанными с вещами, которые они только обозначают. Также эта теория имени построена на мистической партиципации – сопричастности явлений с, принятыми на веру сверхъестественными существами и силами. В качестве примера подобной мистической партиципации можно привести «… переосмысление русскими тех функций тех или иных святых на основе формального сходства их имен с какими-то русскими именами (так называемая “народная этимология”). В частности, мученики-бессребреники Косма и Дамиан становятся покровителями кузнецов или христианским эквивалентом мифического подземного Кузнеца – славянского Гефеста – лишь на том основании, что греческое имя Косма (русское Кузьма) похоже на русское слово “кузнец”. То же самое очевидно в случае святого Власия, ставшего покровителем скота (“Власий” похоже на “волос”). Святая великомученица Елена превратилась в покровительницу прядения льна (“Елена” созвучно “лен”), а праздник св. Варвары отмечался варением (“Варвара” – “варить”) каш и т. д.» [60, с. 272].
На мистической партиципации базируется таинство евхаристии. Согласно коллективным христианским представлениям, верующий, принимая причастие (освященные вино и хлеб), вкушает плоть и кровь Христа. Тем самым он уподобляется Христу и соединяется с
Богом. Существуют отличия у разных христианских направлениях в представлениях об евхаристии: лютеране считают принимаемые при ней хлеб и вино истинными телом и кровью Христа, а баптисты и пятидесятники – только их символами. А. Швейцер утверждал: «Концепция хлеба и вина как Плоти и Крови Христа возможна только в рамках учения о Христе как Логосе» [208, с. 411].
В мистический интеллект людей входит также мифологическое воображение.
Т. Рибо различал два основных вида воображения – воспроизводящее и творческое [155]. Первое, по существу является памятью. Второе создает новые представления путем комбинации старых образов. Изначально творческое воображение было мифотворческим – действовало в сфере создания мифов. Рибо пишет: «У первобытного человека, находящегося в диком состоянии или делающего первые шаги на пути к цивилизации, воображение достигает высшего развития в создании мифов…» [155, с. 218–219]. При этом весь мир одушевляется, а воображаемым существам приписываются различные, но очень важные для человека качества. Другой момент, характерный для мифов – романтический вымысел: воображаемые существа наделяются плотью, у них есть своя история, приключения. Главными механизмами их создания являются аналогии и ассоциации. Рибо описывает некоторые черты воображения первобытного человека, которые Леви-Брюль приписывал мистическому мышлению: «Объяснение, даваемое воображением, заменяет ему рациональное объяснение, которого еще нет, да ещё не может быть по причинам первостепенной важности. Во-первых, бедность его наблюдения, заключенного в тесном круге, порождает массу неправильных ассоциаций, которые из-за отсутствия противоречащих и разрушающих их наблюдений, прочно держатся. Во-вторых, крайняя слабость логики и особенно понятия о причинности, которые чаще всего сводятся к
