Строгановы: история рода | страница 69
Эти упрёки звучат верхом неискренности, крайне необдуманными, особенно если принять во внимание то исключительное внимание, которое граф Александр Сергеевич Строганов уделял вероломному воспитателю и учителю своего сына.
«Я не хотел бы причинить беспокойство Вам и Вам подобным, которые весьма неохотно дышат одним и тем же воздухом с учителем, – добавил Жильбер Ромм с насмешкой. – От всего сердца жаль мне тех, кому предстоит подобная жизнь… Ваше окончательное решение мы будем ждать у моей матери в деревне, где она живёт».
После приезда Ромма и Павла в Риом умер Клемент, верный слуга Павла. На его похоронах было решено совершенно отказаться от религиозных обрядов и похоронить его на новый лад, как подчеркнула как бы между прочим местная газета. Это был бестактный, нелепый поступок, который ускорил дальнейшее развитие событий, так как больше не представлялась возможность прослеживать за двуличием Жильбера Ромма, за его лицемерием.
К этому времени граф Александр Сергеевич Строганов решил избегать всяких столкновений как с Жильбером Роммом, так и со своим сыном. Он просил Демишеля оказать содействие и изложить Жильберу Ромму письменно мнение графа Строганова, при этом самым вежливым образом, о том, что Александр Сергеевич рассматривает свои прежние соображения лишь как «предположения».
В ноябре 1790 года граф Александр Сергеевич Строганов получил от Павла письмо. Оно состояло из набора высокопарных лозунгов, которым его научили в Париже. Павел писал, что он в самом деле член “Club des Yacobins”, что он уже дважды представлял этот “Club des Yacobins” в Национальном собрании, чтобы «воздать должное и прославить вселенную». Его намерения и цели благородны и чисты. Он на стороне справедливости и преклоняет перед революцией колени, однако считает совершенно неприемлемым перенесение революционных потрясений в российские условия. От него, видимо, ожидают, что он может изменить свои убеждения, как флюгер от дуновения ветра, не учитывая, что его взгляды основываются на справедливости, здравом смысле и чувствах, которые нельзя без всяких колебаний просто так отбросить, нельзя не принимать во внимание… Он уже давно решил, что ему не следовало бы возвращаться в Россию, если бы не его отец, к которому он испытывал глубокое уважение и любовь. У него открылись глаза на все ужасы деспотического режима; с тех пор как он познал народ, который в одно мгновение сбросил с себя ярмо тирании, избавившись от угнетения, сладкий голос свободы звучит призывающе в его ушах… Ему не суждено было участвовать в последующих событиях.