Однако постепенно внутренние распри снова ожесточились. Одинаковые слова получили различное значение, различное толкование в зависимости от того, кто их произносил: представители старого режима цеплялись ещё за традиции прошлого, взбудораженный деньгами народ проявлял всё меньше желания подчиниться любой законности.
«Однажды вам пришлось бы тогда навестить своего друга в тюрьме, где в мрачных камерах, словно в гостиной, велись беседы и слышался смех, а на улицах, окружающих тюрьму, улюлюкающая толпа требовала доступа в это заведение. Прогуливались по проникнутому деловитостью центральному рынку, по залам или садам Palais Royal, где ораторы, махая руками, стоя на столе, будоражили зажигательными лозунгами толпу. Среди зелени Тюильри, озарённой солнечными лучами, вдали от всякой суеты, элегантные женщины прогуливали своих детей. В это же время Национальная гвардия разогнала на Champs-Elysees собравшуюся там группу, которая собралась, чтобы начать восстание. И, наконец, блестящий вечерний спектакль в опере, где всё оставалось по-прежнему, превращал такой день в „смутный сон“. Однако через два года на улицах Парижа рекой лилась кровь». (Segur)
Не связанный какими-либо условностями, традицией и ограничениями, молодой Очер наслаждался своим приключением от души. Он был слишком юн, чтобы судить о трагических последствиях постепенного ослабления национального строя, не говоря уже о гнусных влияниях, которые при этом также имели место и были неразрывно связаны с этой опасной игрой.
Чтобы выиграть время и «разъяснить положение в Париже», как выразился Ромм, он послал своему господину самым длинным путём, морем, пакет с листовками. Скрывая правду, Ромм добавил: «Мы собираемся отправиться в Южную Францию, а затем в Германию, Голландию и Бельгию, после чего вернемся в Россию… В Германии Павел мог бы углубить свои знания в немецком языке, которые так важны для его страны, а также изучить юридические науки. Я хотел бы, чтобы он изучал также английский язык, чтобы читать наиболее известные литературные труды, написанные на английском языке…» О псевдониме Павла Ромм не написал ни слова.
Пятого октября 1789 года граф Александр Сергеевич Строганов писал в своём письме: «Мои дорогие друзья! Ваши письма меня очень беспокоят, так как вы находитесь в городе, в котором, как сообщают газеты, царит беспорядок, происходят волнения… Между тем курьеры, прибывающие один за другим, сообщают, что мы одерживаем над турками победу. Надеюсь, мой любимый сын, что и Ты одержишь победу в борьбе со своей инертностью и леностью… Посылаю Вам свой портрет, по-моему, очень удачный, нахожу большое сходство с собой. Внизу художник написал стихи, которые мне совершенно не понравились, однако мне не удалось их стереть.
