— Какого рода информацию?
— Вы спите с Фейном? — его голос вновь стал монотонным и холодным.
Вот это да! Грубо и несколько оскорбительно. Но я полагаю, он имел право так считать, учитывая то, что уже знал.
— Нет, не сплю.
— Кстати, вы состоите с кем-то в отношениях?
— Нет.
Он откинулся назад на спинку кресла.
— Тогда я обсужу с Фейном расписание и свяжусь с вами.
Я была сбита с толку.
— Почему вы не стали бы нанимать Фейна, будь я с ним или кем-то другим в отношениях?
Он приподнял бровь.
— Я не хочу, чтобы вас что-то отвлекало, мисс Сноу. И я определенно не намерен вызывать раздражение у ревнивого дружка. Для него добром это не кончится.
— Полагаю в этом есть смысл, — ответила я, но по какой-то причине, у меня сложилось впечатление, что его слова несут в себе нечто ещё. Ох, ладно. Фейн в любом случае сорвёт эту работу, поэтому у меня нет повода для беспокойства.
Мистер Хейл сделал глоток эспрессо.
— Вы часто ездите в Англию? — внезапно спросил он.
— Нет.
Формально это было правдой.
— А что насчёт ваших родителей? Они в Англии?
Я знала, что рано или поздно этот вопрос будет задан. У меня был заготовлен шаблон ответа на такой вопрос. Сделав глубокий вдох, я изложила, как под копирку:
— Мои родители погибли, мистер Хейл.
Я не смотрела на него, потому что не хотела видеть то, что как уже я знала, увижу. Жалость. Мне не нравилось это видеть ни в ком, и, по-видимому, я поистине презирала то, что это будет исходить от него.
— Мне очень жаль, — его голос был ещё мягче, чем я слышала прежде. Краем глаза, я заметила, что он немного протянул руку в моём направлении, но затем остановился, словно передумал: — И мне жаль, что я задал этот вопрос. Я и понятия не имел.
— Нет надобности извиняться. Нет вины в добром намерение.
Я рискнула взглянуть на него. Выражение его лица было нежным, будто он увидел нечто болезненное. И не только болезненное, но, возможно, и знакомое.
— У вас есть родные братья и сестры? — спросил он таким же нежным тоном.
— Нет.
Я всегда хотела иметь сестру или брата, но мама не смогла иметь детей после моего рождения. Она всегда переживала из-за этого.
— Я сам единственный ребенок в семье. Сочувствую.
Это добровольное признание было похоже на протянутую оливковую ветвь, которую я приняла с улыбкой.
— Я прошла через стадию, когда рисовала брата и сестру. Мои родители были вынуждены терпеть нарисованного человечка за обеденным столом в течение нескольких месяцев.
— Надо было и мне такое попробовать. Возможно, это сделало бы меня менее эгоистичным, — отшутился он, но предвещающие бурю глаза выдали в нём некое сожаление. Отчего-то, мне захотелось подавить это чувство в нём.
