- Хорошо придумано! - Гусаров рассмеялся. - Каждый курс по триста пятьдесят рублей, да? Зуб даю, что все выучатся на четыре и пять. Даже шизики сдадут экзамены на "отлично", а их там будет много, поверь мне. Кудратов не дурак, чтобы отказываться от лишней тысячи. Думаешь, это школа? Думаешь, это придумано не ради корысти?
- Да ну тебя!
Алена пошла на кухню, а Андрей продолжал сидеть в кресле, переваривая несъедобную тему. Вот жулье! Это так просто - завлечь чужую душу, пряником лестью заманить, кнутом-угрозой заставить остаться. Эти лекари-пекари люди больные. Желая самоутвердиться, выдумывают о себе что-то необычное, присваивают якобы данные Богом способности и нагло трубят об этом всем-всем-всем: "Я помазанник Божий!".
Гусаров долго не мог заснуть, обеспокоенный просьбой Алены о желании учиться в какой-то шарлатанской школе. Вспомнился давний случай, когда впервые встретился тип человека, стремящегося возвыситься над другими простым цыганским способом - присвоением себе сверхъестественных качеств. Вроде способности предсказывать судьбу или насылать порчу.
В молодости, в школе угрозыска, когда курсантов отправили на обязательные сельскохозяйственные работы, Андрей познакомился с тремя девушками. Русской, узбечкой и грузинкой. Марина, Сари и Нани. Как-то около полуночи они курили в небольшой каморке в конце барака, где уже неделю жили во время уборочных работ. Андрей, Вадим Евсеев, Никита Шило с младшего курса и эти три девушки из медучилища. В стеклянной банке горела свеча, едва освещавшая лица собравшихся. Все слушали Марину.
- Ребята!
Она часто повторяла это обращение не с тем, чтобы привлечь внимание. В слово "ребята" вкладывалось то удивление, то страх, то нежность, то угроза. Бывает, что слово заменяет паузу, дающую прочувствовать только что сказанное.
- Ребята! Сейчас я соберусь... Вот так.
Марина чуть отодвинулась в глубь каморки.
- Я не раз это рассказывала. Вот девчонкам недавно...
Нани перебила без улыбки:
- Сари после этого до сих пор боится спать в одном помещении с Мариной. А я ещё держусь.
Марина продолжала рассказ:
- Я ещё маленькой была. Родом с Севера, даже с Заполярья. Родители геологи. Разъезды-переезды... Однажды нас поселили в совершенно новом доме. Жильцы заселяли всего две-три квартиры. Мы с сестренкой, она чуть постарше, спали на одной кровати в отдельной комнате. Мать с отцом, как обычно, были в отъезде, мы к этому были привычные. Сплю себе... Вдруг, чувствую, как меня в бок толкают. Так быстро-быстро, как котенку теребят загривок. Проснулась, а сестра сидит на кровати. Ноги на пол свесила, откинулась назад. Из-за её спины я не вижу что происходит в комнате, на что она смотрит. А догадалась, что она уставилась на кого-то завороженно. Приподнялась и точно так же, как сестра, села рядом. Смотрю - посреди комнаты спиною к нам стоит... Ребята! Hy, женщина... В одной ночной рубашке. Волосы такие длинные-предлинные. И так спокойно моей массажной щеткой их расчесывает. А я смотрю и, знаете, ребята, в оцепенении каком-то, в волнении и предчувствии. Все тело собрано, но ни кричать, ни спрашивать не хотелось. Женщина провела ещё раз щеткой по волосам до пояса и стала поворачиваться. Ребята! У неё глаза были пустые и холодные. Смотрела на меня, не на сестру. Я отпрянула. Глаза - это как емкое заглавие над текстом души. А у той - пустые, неприятные, присваивающие глаза, души в них не разглядеть, не прочитать. Так чужая женщина глядит на чье-нибудь дитя без поправки на чужеродность, будто на своего, выстраданного. Я взгляд не смогла отвести. Стала потихоньку постанывать, даже поскуливать, а потом завизжала. Смотрела и визжала. Все ещё глядя на меня, длинноволосая тихонько повернулась, подошла к двери, открыла и вышла. Все это длилось не больше минуты. Мы с сестрой замолчали и молчали до тех пор, пока нам не стало казаться, что женщина нам приснилась. Только ледяные, властные, присваивающие глаза врезались мне в память.
