И стоило ему это осознать, как он ясно понял: чтобы отпустить, должен обладать ею еще один, последний раз. Чтобы запомнить, как она хороша. Чтобы последний раз насладиться нежностью невероятно светлой кожи и сыграть на каждой струнке податливого отзывчивого тела. Чтобы избавиться от проклятого желания, с которым он безуспешно боролся, с позором проиграв эту битву. Впервые в жизни он не смог с собой совладать, притом что его самоконтроль уже давно стал легендой, и он не раз уходил от умолявших заняться с ним любовью женщин. Но Ива его не молила, уже не молила. Данте вновь горько усмехнулся. Но это лишь временно. Вскоре она вновь станет его умолять.
– Ну раз все и всегда сводилось лишь к сексу, предлагаю им и закончить.
Взглянув в голубые глаза, Ива мгновенно поняла, что нужно как можно быстрее убегать и ни за что не соглашаться.
– Данте… – Но что бы она ни собиралась добавить, слова застыли у нее на губах, когда он резко шагнул к ней с таким видом, что ее кровь мгновенно вскипела, а уже в следующую секунду подернулась льдом. Она видела, как он напрягся от желания, чувствовала исходивший от него мужской запах, и стоило ему лишь погладить ее по руке, как она разом задрожала всем телом… Но так неправильно. И она должна это остановить. – Данте… – шепнула она вновь.
– Последний на дорожку, – возразил он жестко.
А потом поцеловал, одновременно и грубо, и умело, неприкрыто демонстрируя свою власть, но не выказывая и намека на чувства.
Так почему же она жадно ответила на этот поцелуй? Почему не оттолкнула, вместо того чтобы отчаянно цепляться за плечи? Он же был достаточно силен и горд, чтобы принять ее отказ, просто повернуться и уйти. Они же могли положить конец этим странным отношениям, не внося еще больше сумятицы, и спокойно разойтись, чтобы попытаться все забыть.
Но она просто не могла отказать мужчине, которого хотела больше всего на свете. Всегда хотела и всегда будет хотеть. И она хотела… как же он там выразился? «Последний раз на дорожку».
Уловил ли он, как она расслабилась, или что-то в лице выдало ее чувства? Поэтому ли одним движением разорвал ее шелковую ночную рубашку, что двумя лужицами упала у ее ног? Данте пристально вглядывался ей в глаза, но, как бы ей ни хотелось отвернуться, она просто не могла этого сделать. Как умирающая с голоду собака не может отвернуться от лавки мясника.
Полностью обнаженный, Данте всем своим весом прижимал ее к матрасу, едва уловимо лаская кончиками пальцев так, что она вся извивалась и дрожала от нетерпения. Она чувствовала, что он возбужден до предела, и, хотя глаза его были темны и суровы, ей было все равно. Потому что разве можно было думать хоть о чем-то еще, когда все ее помыслы были сосредоточены лишь на том, как он заставлял ее чувствовать в эту секунду.
