– Странная ситуация. И если я останусь, все лишь сильнее запутается. Извини, я не могу остаться.
Музыка в саду вдруг стихла, и раздались громкие аплодисменты.
– Но твоя сумка все еще у меня.
– Это угроза?
Она пожала плечами.
– Я думала, мы заключили сделку.
Пристально вглядевшись в серые глаза, Данте понял, что она не шутит. Разумеется, он легко мог бы отобрать у нее сумку, но отлично понимал, что просто не станет этого делать. Потому что есть предел тому, что способен вынести человек. А ей и так в этой жизни досталось.
– Ладно, сделка остается, но мы слегка изменим условия. Иди в ванну и готовься ко сну и, главное, надень на себя что-нибудь. Что угодно, лишь бы оно закрывало тебя с головы до пят. А потом тихо ложись в кровать и спи, чтобы до утра я от тебя больше ни слова не слышал. А утром, до того как все проснутся, мы сядем в машину и вернемся в Лондон, потому что у меня нет ни малейшего желания ни общаться с твоими родственниками, ни продолжать этот глупый фарс.
– Но… где ты будешь сам спать?
Не веря, что добровольно обрек себя на целибат, Данте указал на стоявшую в углу кушетку.
– Там.
– Данте…
– Не начинай. Или делай, что сказано, или сделка отменяется, и я прямо сейчас вернусь в Лондон, взломаю твою квартиру и заберу то, что по праву принадлежит мне. Ты меня поняла?
– Да.
Проснувшись от аромата крепкого кофе после беспокойной ночи, Ива приоткрыла глаза и увидела склонившегося над кроватью Данте, с кружкой в руках. Полностью одетого, но небритого.
– Где ты взял кофе?
– А ты как думаешь? На кухне. Все еще отсыпаются после вчерашнего, и я никого не встретил.
Кивнув, Ива старалась не думать о кошмарной ночи, что провела в своей детской кровати в мешковатой футболке и штанах, пока Данте спал на кушетке у противоположной стены.
Смахнув волосы с лица, она посмотрела в окно, на котором никто из них вчера так и не удосужился задернуть занавески. Прекрасное солнечное утро, казавшееся сейчас какой-то издевкой, потому что напоминало обо всем, чего у нее не было. И скорее всего, никогда не будет. Ива вспомнила вчерашнюю свадьбу, вспомнила, как лучившаяся любовью сестра смеялась вместе со своим новым мужем, ямочки на щеках державшей букет малышки, расплакавшегося в церкви младенца, его мать, что торопливо скользнула на улицу, чтобы успокоить ребенка, и понимающие женские улыбки, словно все, кроме нее, входили в элитный клуб под названием «Материнство».
В груди что-то болезненно сжалось, и Ива не сразу сумела посмотреть в лучистые голубые глаза.
