Сережа пожал плечами:
— Не знаю. Не я решаю. В этом плане я ничего не могу видеть. Ладно, давай к делу. Поплаков придет с предварительным договором. У него нет желания искать нового партнера, поэтому подними свой процент с двадцати пяти до тридцати пяти. Начинай с пятидесяти. Покажи ему мышцы. Но тридцать пять — это последнее слово. Замнет разговор и найдет вместо тебя еще кого. Свято место, сам знаешь.
— Понял.
— Схема, которую он тебе даст, выглядит нереальной. Но с его возможностями она легко осуществима. И будет осуществлена. Как только подписанный договор уйдет в Москву, ты почувствуешь, как завертятся колесики. — Посмотрел Леше в глаза — как всегда, по коже пробежал холодок — и повторил: — Почувствуешь.
Леша выдавил улыбку:
— Скажи, про Сандру что знаешь?
Лазари помрачнел:
— Ничего. Ничего не знаю и не вижу. Все закрыто. Странно, впервые так. — Пожал плечами. Растерянно? Нет, наверняка показалось. — Ничего не могу сказать.
— С остальными как?
— Без изменений.
— Включая Инессу?
Сережа сверкнул глазами:
— Что — Инесса?! Инесса преданна тебе и ждет не дождется выйти за тебя.
Леша вздохнул:
— Б-ррр! Даже не думай! — передернул плечами. — Ты что — и это видишь?!
— Нет, не вижу, — хмуро ответил Лазари.
— Ну, слава богу! — облегченно вздохнул Романов. — Оставь ты эту тему с Инессой.
— Как скажешь, — неожиданно легко согласился тот. — Я тебя предупредил.
— Угу. Спасибо! — махнул рукой Леша. — Лучше про Сандру посмотри.
Он поймал себя на том, что боится. Боится зыбкости их отношений с Сандрой, которую так ценил во всех предыдущих своих отношениях с женщинами, шедшими рядом в тот или иной отрезок его жизни.
Они просто шли вместе — иногда быстро, иногда медленно, иногда долго, иногда коротко, — он всегда оберегал отстраненность и тщательно соблюдал вежливую дистанцию. Потом неизбежно наступало время перекрестка. Точнее, он сам возникал из ниоткуда, иногда по обоюдному желанию, но чаще — по горячему желанию Леши. Так или иначе, разбегалось дрожащее миражом дорожное полотно в разные стороны. Теплая улыбка, короткий кивок, и бывшая попутчица, оглянувшись, могла видеть лишь силуэт Лешки, обозначенный вдали небрежным мазком кисти импрессиониста.
Сам Романов не оборачивался никогда, максимум мог вздохнуть философски: пришло время.
— Время, — констатировал Лазари и встал.
Как всегда, где бы они ни находились — в каком-либо городе или стране, в ресторане с мишленовскими звездами или в простом пабе, — вокруг них неспеша, но вместе с тем и неуклонно формировалось безлюдное пространство, некая зона отчуждения, как назвал ее Сережка, и они приняли это название в свой лексикон.
